Вадим Цымбурский - Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

Эти задачи Россия попыталась решить в эпоху Петра Великого, вступив в затяжную Северную войну, из которой вышла победительницей и приобрела статус мощнейшей державы северо-восточной периферии Европы.

Учитывая «рыхлость», частичность, разорванность и незавершенность ходов, постулируемых В.Л. Цымбурским для циклов отношений России и Запада в XVIII-XX вв., предлагаю обозначить период 1558–1725 гг. в русско-европейской политике как «протоцикл Цымбурского ».

Кстати говоря, новым шагом в развитии концепции циклов, сделанным мыслителем в диссертации, стало разделение четырехтактников европейских игр России (ходы A-D) на две симметричные двухходовки – А-В и C-D, а также их детальное описание.

Кроме того, на ее страницах было отмечено, что конец евразийских интермедий, которые завершают циклы, не всегда обусловлен их имманентным исчерпанием и тупиком. «Провал в Азии» может как наблюдаться (например, в случае русско-японской войны 1904–1905 гг.), так и отсутствовать: ничего подобного мы не видим в конце 1930-х. Евразийская интермедия способна не только терпеть кризис, но и прерываться простым волевым решением руководства России при возникновении благоприятных конъюнктур на западном направлении. В то же время, «западнические» геостратегические ходы разыгрывались Россией неукоснительно – до своего изживания через катастрофу.

Там же Цымбурский высказал весьма оригинальное мнение по поводу послевоенной тяжбы СССР с Западом за преимущественное влияние в арабском мире. Согласно мыслителю, она стала своеобразным продолжением старого «Восточного вопроса». А поскольку политику России в «Восточном вопросе» он считал одним из направлений практики «похищения Европы», можно утверждать, что политика СССР на Ближнем Востоке с 1950-х годов также была в его глазах частью политики «похищения Европы» – уже советской Россией.

Ялтинскую систему Цымбурский совершенно справедливо расценил как второй реальный «европейский максимум» российской геостратегии со времен Николая I. Здесь с мыслителем можно лишь солидаризироваться.

Благодаря подходу, примененному Цымбурским, в диссертации показана закономерность возникновения русского, прежде всего сибирского, областничества именно во время так называемой первой «евразийской эпохи» России. Оно сформировалось в самом ее начале, между Парижским миром и Берлинским конгрессом (1856–1878 гг.). К появлению областничества вела внутренняя логика того этапа цикла-«пятиходовки», той фазы сжатия, несущей в себе потенциал «евразийского поворота», в которую после поражения в Севастопольской войне вступила наша страна.

Мыслитель обратил внимание на то, что Данко и Платон сибирских областников, Г.Н. Потанин, рассматривал проблемы капитализма и проблемы империи с позиции отношения центров и опустошаемых, «высасываемых» ими окрестностей. И совершенно справедливо заключил, что такой подход предвосхитил построения «миросистемников» и неомарксистской географии XX века. Они весьма продуктивны, обладают серьезной эвристической силой и в настоящее время имеют мощный интеллектуальный локомотив в лице И. Валлерстайна.

Крайне актуальны слова Цымбурского о том, что «отступление из Европы, пафос "сосредоточения" … лозунг национальных интересов как "трубный глас почти изоляционизма", и встречное повышение массового интереса к внутренней геополитике … к вопросам самоуправления и федерализации, возрастающее внимание к зауральскому сибирскому массиву, споры о его будущем и его значении в русской истории, переходящие в революционные планы … вся эта констелляция ярко характеризует фазу "сжатия" России после "европейского максимума" (фаза D) при ее переходе в собственно евразийскую интермедию, а в какой-то мере и последнюю в ее развертывании, переплетаясь с попытками созидания российского пространства вне Европы».

Кажется, что сказано это не о временах правления Александра II, а о России после 1991 г. В самом деле, наступившая вслед за развалом СССР эпоха может стать эпохой «евразийского поворота», которая, с точки зрения исторической морфологии, выстраиваемой Цымбурским, сходна с периодом отечественной истории, начавшимся после Крымской (1-й Восточной) войны. Но она ни в коем случае не должна смениться новым «европохитительским» циклом, которым завершилась «евразийская интермедия» 1856–1905 гг.

Здесь следует отметить, что «провал в Азии», о котором писал Цымбурский, случился лишь потому, что Россия переусердствовала с активностью на Дальнем Востоке. Мало того, что она галопом осваивала Маньчжурию, которая в культурно-историческом отношении существенно ближе к восточно-азиатской, нежели к российской цивилизации и лежит по ту сторону цивилизационного лимеса (полосы земель, разделяющей российское и восточно-азиатское месторазвитие). Ее экспансия распространилась и на Корею, являющуюся неотъемлемой частью дальневосточного культурного мира. Таким образом, Россия, не обладающая западной природой, но управляемая западоцентристской элитой, переняв империалистическую практику, которой в XIX – начале XX веков следовали все уважающие себя державы Запада – «музыканты» пресловутого «европейского концерта» и Соединенные Штаты, вышла за пределы своей цивилизационно-географической ниши. Тем самым она перешагнула естественный рубеж своей мощи, границу гарантированного геополитического превосходства, после чего русская махина как бы повисла в воздухе. Этим и воспользовалась Ямато, восходящее светило Ост-Азии, действовавшее в своей собственной цивилизационно-географической нише и поддержанное англосаксонскими недоброжелателями Петербурга – его, в те времена, глобальным соперником Лондоном и региональным конкурентом САСШ.