Тувиа Тененбом - Поймать Еврея

Велик Аллах, и Гидеон — это тот, кто мне нужен.

Еврей находит "еврейское расистское ДНК"

Мне должен бы быть привычен Тель-Авив, город, повзрослевший гораздо быстрее меня. Если в прежние времена в нем было довольно много синагог, включая Большую синагогу с ее пятью сотнями сидений — желанное место для всех верующих, то сегодня Большая синагога заполнена пятнадцатью душами, а другие молитвенные дома заменились магазинами с товарами модной одежды, искусства и роскоши. Тель-Авив никогда не был по-настоящему религиозным городом, a сегодня и подавно. Некоторые улицы Тель-Авива содержат больше магазинов одежды, обуви и прочей моды, чем людей. Не совсем так, но почти. Не говоря уже о кафе, ресторанах и иных пунктах продажи всех разновидностей продуктов питания и напитков.

Гидеон сидит в офисе своей газеты в Тель-Авиве, куда я только что прибыл, чтобы с ним встретиться.

Его отец, рассказывает он, родом из Судет, и он ребенком говорил по-немецки.

Но Гидеона не заботят Судеты, его заботит Оккупация. Он не всегда был таким, но начав работать в газете, "чем больше понимал, что оккупация является жестокой и преступной, тем более радикальным становился".

— Вы полагаете, что народ Израиля жесток по своей природе?

— Нет, совсем нет. Другие народы такие же. Но есть одна вещь, которая отличает израильтян от других наций, нечто, являющееся ДНК израильской ментальности. Это вера в то, что мы избранный народ — убеждение, являющееся расистской точкой зрения, и это что-то очень глубокое в ДНК израильтян, евреев. Вера в то, что мы лучше, чем другие, что мы заслуживаем всего. Вроде убеждения премьер министра Голды Меир, что евреи могут делать все что угодно. И это в дополнение к мысли, что мы понесли самые большие жертвы в истории. Именно эти мысли заставляют нас верить, что у нас есть право, которого нет у других, и поэтому мы можем делать что угодно. Отсюда проистекает демонизация палестинцев.

— Можем ли мы сказать, что израильтяне и нацисты одинаковы?

— Нет.

— Почему нет?

— Можно было бы сравнить с нацистами тридцатых годов. Но это максимум, что вы можете сделать. Здесь нет планов по уничтожению других наций, никто не планирует править миром, нет концентрационных лагерей. Я предпочитаю сравнивать Израиль с Южной Африкой времен апартеида.

— Может ли это когда-нибудь измениться?

— Только если Израиль за это поплатится. Только под давлением экономическим или, не дай бог, кровопролития.

— Как вы думаете, евреи всегда были такими, с этой расистской ДНК?

— Конечно.

В такой ситуации, спрашиваю я его, почему он не пакует чемоданы и не прыгает в самолет, чтобы просто немедленно покинуть эту страну?

— Я израильский патриот, — отвечает он. Израиль очень важен для него, это его место и, к тому же, риторически спрашивает он: "Что я буду делать в других местах, писать о туризме?"

— Европа, как правило, занимает сторону палестинцев, в то время как Соединенные Штаты на стороне израильтян. Как вы думаете, что является причиной этого?

— Европа — гораздо более сложная, интеллектуальная и обладающая идеями. Америка неглубока, все черно-белое, к тому же у них промыты мозги.

Согласно интеллектуальному "правилу генерализации", Гидеона следовало бы лишить права выступать публично. Конечно, это никогда не произойдет, ибо Гидеон Леви — практически главный источник информации для всех интеллектуалов, имеющих хоть малейший интерес к Израилю.

— Почему, как вы думаете, европейцы столь интересуются этой землей?

— Это очень сложный вопрос. С одной стороны, вы не можете игнорировать прошлое. В некоторых европейских странах, я уверен, и я говорю о чувствах, лежащих в их подсознании, есть мысль типа: "если наши жертвы делают ужасные поступки, возможно, то, что мы им причинили, не так уж плохо. Это заставляет европейцев почувствовать себя лучше, это компенсирует их чувство вины. Но верно также и то, что Европа является более чувствительной, нежели Америка к нарушению прав человека в целом.

Мы продолжаем разговаривать, и Гидеон сообщает мне, что он не говорит по-арабски. Я спрашиваю, как же он может писать об ужасах, совершаемых Израилем по отношению к палестинцам, о чем он постоянно пишет, если он не понимает языка своих собеседников.

Гидеон отвечает, что среди его сотрудников есть говорящие по-арабски, чтобы беседовать с интервьюируемыми, которые не говорят по-английски или на иврите. Я замечаю, что люди здесь говорят на двух разных языках, один, когда беседуют между собой, и другой, когда беседуют с иностранцами, и если вы не знаете их родной язык, они продадут вам небылицы. Даже Аль-Джазира делает это, предлагая две очень различные позиции: одну — для "братьев", на арабском языке, и другую — для западных стран, на английском. Но Гидеон, вообще не понимающий арабский язык, утверждает, что это неправда. И когда, наконец, я спрашиваю, сообщает ли он также и о палестинских нарушениях прав человека, он отвечает, что то, что делают палестинцы, не его дело.