Юрий Сторчак - Русский разлом

К концу XX столетия советская цивилизация утрачивала жизнеспособность, из массового сознания удалось изъять навык предчувствия и предвидения угроз. Это было признаком назревания большого кризиса, а потом стало причиной его углубления и затягивания. Не было ее реакции на создание в США, использующих новаторский опыт фашизма и молодежных бунтов 1960-х годов, политических технологий постмодерна. Соответственно, СССР не смог адекватно ответить на вызов польской «Солидарности», мотивированной коммунистическим фундаментализмом, но использованной против социализма и СССР.

Подавляющее большинство граждан с самого начала не верили, что приватизация будет благом для страны и ее граждан. Но 64 % опрошенных ответили, что эта мера ничего не изменит в положении людей. Это признак глубокого повреждения сознания. Приватизация всей промышленности, рабочих мести, как следствие этого, массовая безработица кардинально изменяют положение людей!

Потерпевшее фиаско советское обществоведение в методологическом плане было ближе к натурфилософии, чем к науке. Оно не смогло адекватно описать анатомию и физиологию советского общества, предвидеть катастрофического системного кризиса конца XX века и даже легитимировало разрушительные действия 1990-х годов. Конечно, был и умысел: против СССР велась холодная война, геополитический противник ставил целью его уничтожение и способствовал кризису в нем.

Фраза Юрия Андропова о незнании общества сигнализировала о бедствии. В сфере общественной науки СССР тогда было 163 тыс. научных работников. Если они не могли обеспечить государство достоверным знанием — значит, их методологическая база была принципиально неадекватна объекту изучения — советскому обществу и его основным системам.

Большую роль в мировоззренческом кризисе советского общества сыграл антисоветский марксизм 1960-1980-х годов на Западе и в СССР. В 1950-е годы на философском факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова вместе училась когорта виднейших советских интеллектуалов: Мераб Мамардашвили, Александр Зиновьев, Борис Грушин, Георгий Щедровицкий, Юрий Левада.

Вместо изучения реального общества своей страны с целью его укрепления они решили вернуться в Англию XIX века, к подлинному Марксу. Что же они могли у него обнаружить для понимания СССР второй половины XX века? Жесткий евроцентризм, крайнюю русофобию, отрицание уравнительного коммунизма как реакционного выкидыша цивилизации, тупиковой ветви исторического развития. В период сталинской вульгаризации марксизма все это было спрятано от внимания широкой публики, а теперь раскопано молодыми талантливыми философами и заложено ими в подтекст партийной печати. Почти все эти люди сдвинулись к радикальному антисоветизму.

Неспособность советского обществоведения овладеть реальностью была вызвана ошибочными представлениями большого интеллектуального сообщества. Объяснять это аморальностью или конформизмом членов сообщества невозможно. Андрей Дмитриевич Сахаров, Татьяна Ивановна Заславская, другие представители интеллектуальной элиты не желали и не ожидали результата, к которому пришли в 1991 году. В своем проектировании они допустили фундаментальные и огромные по своим масштабам ошибки. Ломая советский строй ради цивилизованного, гуманного и социализированного капитализма, пришли к капитализму спекулятивному, авантюристскому, грабительскому, форме меркантилизма. Говоря об интеллектуальном инструментарии постсоветских реформ, необходимо отметить, что методологическая база анализа и проектирования российской реформаторской элиты, включая экспертное сообщество власти, была неадекватна реальности. Это были слепые, ведшие страну к пропасти.

В этих условиях знание заменялось мифотворчеством, а не защищенное навыками рациональных умозаключений об общественных процессах массовое сознание не могло сопротивляться внедрению идей-вирусов.

«Советская философская проза в полной мере наследовала пророчески темный стиль, приближавший ее к поэзии, иногда надрывный, но чаще восторженный. Философом, интеллектуалом по преимуществу считался тот, кто имел дар охватить разумом мироздание и отождествиться с истиной. Как и во времена стоиков, философ должен был быть знатоком всего на свете, в том числе и поэтом. В той степени, в какой в публичный дискурс включалась социально-научная рационализированная проза, она также перенимала неистовство поэзии».