Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 2

Если наравне — то ад не сотворен? С другой стороны — «древней меня лишь вечные созданья». Вечные созданья — не Создатель, а созданья. Что такое вечные созданья?

Созданья — это то, что кем-то когда-то было создано… Данте сознательно использует язык недоговорок, умолчаний, неоднозначностей! И то ведь: «последний поэт Средневековья»… Время еще суровое: чуть что — и на костер! Поэтому мысль иносказательна и поливалентна. Обвинят в ереси? Можно дать каноническую трактовку. А для тех, кому понятен язык иносказаний, — свой мессидж о несотворенности источника зла. Источника Предвечного, более древнего, чем Творение.

Какой мессидж? Почему зло не отменено? Либо потому, что его работа во благо (испытание) не завершена, либо… Либо потому, что оно неотменяемо. Можно заточить его слуг, но стереть его и его носителей невозможно.

Первый вариант отпадает: испытание завершено, работа зла во благо закончена.

Остается второй вариант — неотменяемость зла. Неотменяемо лишь то, что не сотворено.

Неотменяемость зла несовместима с представлением о зле, предлагаемом метафизикой свободы воли, она же — «метафизика повреждения». Если зло неотменяемо, то оно не повреждение, а нечто совсем другое. Что же именно?

Ощущая метафизический изъян своей теории, обнаруживая этот изъян в ходе своего собственного интеллектуального странствия (что такое «превращенные формы», как не обнаружение изъяна?) Маркс — и это угадывается по намекам, разбросанным по многим его работам (ранним, в первую очередь), — обращается к истории метафизической мысли. Разумеется, не артикулируя до конца этих своих сокрытых рефлексий. Стал бы он их артикулировать до конца — последствия были бы понятны и сокрушительны.

Гегель ведь при всей любви его к восточным религиям не превращается в брахмана и не уезжает в Гималаи. Он в университете философию преподает. Так же и Маркс. Он не метафизическими обнаружениями занимается. Он «всего-то» должен разобраться с сохранением диалектического начала «после» победы коммунизма. А вот разбираясь «по-честному» с этим «после», исследуя его, в том числе и в исторической ретроспективе (а как иначе?), он просто не может не натолкнуться и на вопрос о том, что было «до».

То есть что двигало Творцом, развивавшим свое Творение до того, как заработал механизм отпадения и спасения? В чем тогда была диалектика? И каковой она предполагается после того, как механизм отпадения и спасения перестанет работать? Согласитесь, между подобным «после» (диалектика, а значит, и развитие после Конца Света) и марксовским «после» (диалектика, а значит, и развитие после победы коммунизма) есть прямая связь. И тут, и там речь идет о судьбе Истории: станет ли ее окончание началом Сверхистории или же началом Постистории?

«Сверх» или «Пост», Маркс или Гегель, движение или покой, развитие или завершение, а значит, и растворение — вот то содержание, ради раскрытия и углубления которого стоит, как мне кажется, заниматься и апокатастасисом, и более тонкими вопросами.

А сам-то как думаешь, читатель? Фукуяме можно, а нам нет? Между тем Фукуяма с его «Концом истории» — это не беспрецедентная инновация, а звено в определенной цепи. Он ученик Кожева, Кожев — неогегельянец. «Конец истории» Фукуямы — это мечта постмодернистов о всеобщем покое, о том, что Запад откажется от идеи развития. Это средоточие всяческого «пост». Осуществление «пост» станет концом всего, что мы любим. Концом великой традиции, идущей через тысячелетия. Концом гуманизма, и не только. Но спастись от «пост» можно лишь противопоставив ему некое «сверх».

Подобно тому, как великая метафизика теодицеи самоисчерпалась, самоисчерпался и великий проект «Модерн». Речь идет не о двух самоисчерпаниях, а об одном едином самоисчерпании в двух его разных вариантах.

Постмодерну можно противопоставить только Сверхмодерн. В исторической перспективе Модерн уже не сласти. Можно бороться за то, чтобы его гибель была отсрочена. Но не более того. Сверхмодерну же нужна актуальная метафизика. Ее нельзя выдумывать заново. Ее надо извлечь из Истории — истории светской и религиозной метафизической мысли. Постмодерн в итоге, сколько бы он ни говорил о своей неметафизичности, востребует черную метафизику. Сверхмодерн — красную.

Гегель ИЛИ Маркс… Сколь многим хочется поставить тут вместо «ИЛИ» союз «И-». Но процесс движет нас именно в сторону «ИЛИ». «Пост» — это Гегель и стоящая за ним историческая традиция покоя, венчающего собою движение. «Сверх» — это Маркс и стоящая за ним традиция «вечного боя», согласно которой движение изменит свое качество, но не прекратится. Нам надо срочно добраться до метафизических корней этого самого «Сверх», если мы не хотим оказаться в пучине «Пост».