Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 2

Тем, кто хочет скомпрометировать историческую страсть, очень важно загнать ее в узкие рамки, обусловив принадлежностью к одному народу или одной конфессии. Во имя этой компрометации можно искажать все на свете. Выводить народы и конфессии из сообщества исторических. Фальсифицировать идеологические и политические конфликты. Превращать в недостойную вампуку чьи-то личные драмы и судьбы.

Итак, война с исторической страстью приобрела общемировой характер. И ведется она в условиях невероятного оскудения исторической страсти, воли к Новому вообще и Новой Великой Идеальности тем более. Исчерпанность Старого, имеющегося, нарастает неумолимо. Оно буквально трещит по швам. Соискатель, претендовавший на Новизну, устранен с исторической сцены. Новых соискателей, новых идеальностей, новых энергий нет.

Острота войны с Историческим в условиях такого исчерпания… Согласитесь, это серьезно. Это вам не дискуссии времен Ромена Роллана и Тэна, ведущиеся в мире, где и Старое (Конвент) не исчерпало себя, и Новое на подходе. И бродит, так сказать, по Европе.

Второе обстоятельство, как я уже говорил, не носит столь общего характера. Но оно не менее важное. Я имею в виду беспрецедентность ведущейся в России войны с Историей. Кое-что мы уже рассмотрели. Все эти дебольшевизации–1, –2, –3 и так далее. Перестройки — 1, –2, –3 и так далее. Мы убедились также в том, что существенным слагаемым этого процесса является «монкизация термидора». То есть попытка превратить всех, кто «заковывал в бетон» магму взрывов Нового Идеального, в противников самой этой магмы, самих этих взрывов, сторонников Старого, то есть скрытых реставраторов, ведущих войну с Историей, а не конституирующих новые фазы исторического процесса. Мы проследили также связь всего этого с беспрецедентно грубыми и бесперспективными формами так называемого «социального заказа». Мы установили, как война с левым вообще переходит в войну с любой по своему качеству исторической страстью, с любым новоидеальным началом, взыскующим лучшей жизни.

Мы установили связь всего этого и метафизической войны с развитием. Мы могли бы проследить на богатейшем фактическом материале и более вопиющие формы войны с историей, героизмом, жертвенностью, свидетельствующие о действительной беспрецедентности того, что происходит в России на протяжении последних двадцати лет. Но наша задача — не в накоплении материала и даже не в его классификации. Нас интересует прослеживание тенденции и раскрытие ее содержания. А также обсуждение возможностей перелома этой тенденции, а значит, и обеспечения того самого развития, о необходимости которого так настойчиво заявила власть… Впервые за двадцать лет…

Вряд ли стоит рассматривать подробно не только тему возвеличивания Романовых во имя истребления советского смысла, но и тему истребления смысла, связанного с самими Романовыми. Идея послепетровской России (она же империя Романовых, она же Российская империя) расшатывается с такой же беспощадностью, как и идея СССР. Иначе и быть не может, коль скоро Петр I — это «революционер на троне». Имперскому смыслу объявлена такая же война на уничтожение, как и смыслу советскому.

Ради войны с красным смыслом можно приподнять Романовых. Но, как только начинается война с петровским смыслом, с его авторитарной модернизацией, породившей, повторяю, Империю, оказывается, что и Романовы не ахти. Особенно же те, которые не отрицали Новый исторический смысл, петровскую великую страсть по Новому. Наконец, и Пушкина, как певца петровских реформ, можно противопоставить Аввакуму и за счет такого противопоставления (конечно, в пользу последнего) растоптать и новоидеальность, предшествующую советской.

Внимательный анализ превознесений Романовых (и особенно Николая II) мог бы пополнить нашу коллекцию «монкизаций». Ибо, конечно же, Николай II ну уж никак не рассматривается как последователь Петра Великого. Он даже не термидорианец. И не трагическая жертва исчерпания великого импульса новизны, создавшего династию. Он «белая» антитеза «красному» Петру. Он благородный предатель ужасного петровского дела…

Что же такое эта «всемонкизация», не опознав которую мы не продвинемся дальше даже в раскрытии тенденции? И, уж тем более, в понимании ее содержания? Почему любое оформление Нового (конечно же, в диалектическом плане являющееся в чем-то и его отрицанием) рассматривается как «благородный заговор», направленный на удушение Нового в объятиях провокационного оформительства? Почему каждый революционер-оформитель, вплоть до Августина, подается как реставратор, борец с историческим духом, которому он лишь якобы сопричастен?