Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

«Перестройка, демократизация, гласность обнажили крупные изъяны в национальной политике, позволили наконец-то увидеть реальную картину межнациональных противоречий, долгое время скрываемую за словами о „расцвете и сближении“ социалистических наций, о „советском народе“ как „новой исторической общности“. Стал рушиться „союз нерушимый“. Такова правда. Для одних — вдохновляющая, зовущая к независимости, свободе. Для других — в том числе и для меня — горькая, мучительная, еще раз подчеркивающая крах многих идеалов и иллюзий моего поколения».

Сохранение Советского Союза — вот моя позиция.

«И как свободный человек, живущий в свободной стране, я имею право ее отстаивать. Но это — не вся позиция. Если тот или иной народ, та или иная республика решили отделиться от Союза ССР, выйти из Союза, то как гражданин страны, Конституция которой содержит право на выход из Союза, как коммунист, как член партии, которая всегда рассматривала право наций на самоопределение как свое программное требование, я обязан уважать этот выбор и не препятствовать ему.

Здесь кончается пространство для компромиссов, маневрирования, обмана и самообмана. Здесь Москва, и прежде всего мы, русские, поставлены перед жестким и ответственным выбором. Или мы найдем в себе мужество наступить на горло собственной песне и дать возможность уйти тем, кто настаивает на этом. Или мы пошлем ОМОН, армию, чтобы воспрепятствовать реализации права на самоопределение.

Первое „или“ чрезвычайно болезненно. Будет много недовольных, протестующих. Досыта нахлебаемся мы демагогии. Услышим истерические выкрики сторонников „единой и неделимой“. Активизируются враги перестройки (и политические противники президента). Придется пройти через все это. Но чем дальше в прошлое будет удаляться нынешнее время, тем будет яснее: самая эффективная политика — принципиальная политика.

Второе „или“ будет означать не только крах нового политического мышления, но и нравственную катастрофу. Мы сами прикуем себя к позорному столбу истории. Мы так извозим в грязи Россию, социализм, перестройку, что не знаю уж, когда удастся отмыться. До сих пор стыдно и долго еще будет стыдно за Венгрию, Чехословакию, Афганистан».

А за Чечню не стыдно? — вопрос уже из 2003 года.

Рад, что в 1991 году я оказался среди тех 76 процентов участвовавших в референдуме, которые сказали «да» сохранению Союза. В Грузии, Литве, Молдавии, Армении и Эстонии референдум был запрещен. Во всех остальных республиках значительное большинство выступило за Союз.

Казалось бы, заложена прочная политическая база для создания нового союзного договора. Но, к сожалению, нерешительность Горбачева, разнузданное политиканство Ельцина не позволили опереться на эту базу. Находясь рядом с перестройкой, я мог лишь издалека наблюдать за новоогаревским процессом (так именовали процесс подготовки нового договора, поскольку работали часто в Ново-Огареве). Пользовался слухами и отрывочной информацией, которой иногда делились старые друзья. У меня сложилось впечатление, что Горбачев, ощущая себя все-таки хранителем имперской традиции, довольно вяло шел навстречу желанию республик расширить свои права. Ельцин же, стремясь расшатать президентское кресло под Горбачевым, напирал на суверенность, ограничение прав союзного центра. Лидеры республик чувствовали это противоборство и стремились использовать его в своих целях. В результате подготовка договора шла медленно, с множеством «перекуров», без должного учета сгущения политической атмосферы, консолидации противников перестройки.

Первым в колокол тревоги ударил 12 декабря 1990 года Шеварднадзе, когда он подал в отставку. Но, как казалось из моего далека, Горбачев не придал этому значения. Назначение министром иностранных дел Александра Александровича Бессмертных усилило мидовское чиновничество, но не укрепило политические позиции Горбачева. Он, конечно, знал сталинскую аксиому «Кадры решают все!». Но в политической суете не всегда следовал ей и постепенно утрачивал реальные рычаги воздействия на обстановку.

23 июля 1991 года «Советская Россия» опубликовала «Слово к народу», практически призывающее к свержению нынешней власти и отходу от перестройки. «Слово» произносили известные люди, среди которых были генералы — афганцы Громов и Варенников, писатели Распутин, Проханов и Бондарев, певица Людмила Георгиевна Зыкина, будущие гэкачеписты Стародубцев и Тизяков, будущий кандидат в президенты Зюганов, скульптор Клыков и даже философ Володин. Этот колокол звучал мощнее, чем тот, в который ударил Шеварднадзе. Но Горбачев снова сделал вид, что ничего не происходит. И благополучно отбыл в Крым.