Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Следующим утром обе стороны убирали раненых и хоронили убитых (войны ещё не стали так бесчеловечны, как это будет в XX веке).

На другой день русские дрались отчаянно. Не уступали им и французы. Деревни переходили из рук в руки по нескольку раз, одни штурмовали, другие защищали каждый дом, каждую улицу. Наполеон бросил в бой Старую гвардию, которую берёг даже в битве за Москву. Он сам повел гвардейцев в атаку. Казалось, победа близка, казалось, неприятельские линии готовы рассыпаться, как вдруг, в самый разгар битвы, саксонцы, сражавшиеся в рядах наполеоновских войск, повернули оружие против французов. Вслед за саксонцами Наполеону изменили вюртембергские и баденские полки. Удар был неожиданный, предательский. «Страшная пустота зазияла в центре французской армии, точно вырвали из неё сердце», – писал о последствиях этой измены Дмитрий Сергеевич Мережковский.

И всё-таки французы продолжали сражаться. К концу дня они не уступили ни одной позиции. Но Наполеон понимал: ещё один день его солдатам не выстоять. И приказал отступать. Утром союзники, чья победа была непоправимо запятнана изменой, двинулись на Лейпциг. Потом был приступ, жестокий и беспощадный, потом отступление французов через реку Эльстер, взрыв единственного моста, гибель тринадцати тысяч не успевших переправиться на другой берег. В числе погибших был и маршал Понятовский.

В Битве народов французы потеряли убитыми, ранеными и пленными почти шестьдесят тысяч человек, союзники – пятьдесят тысяч, из них двадцать три тысячи русских. Тот, для кого эта цифра – не просто статистика, сам решит для себя, кто, Кутузов или Александр, был прав в споре, прекращать войну, изгнав Наполеона за пределы России, или идти освобождать Европу…

Тем не менее победа союзников была полной. Вся Германия, столько лет покорная завоевателям, восстала. Европа, которую Наполеон огнём и мечом собрал под своей властью, снова распалась. Ему так и не удалось сделать её единой…

Князь Шварценберг, узнав об отступлении Наполеона за Рейн, составил маршрут движения союзных войск так, чтобы его патрон, император Франц, первым въехал в древний Франкфурт. Поведение, вполне для союзников типичное. Однако австрийский фельдмаршал недооценил русских. Они узнали о его затее, и она им очень не понравилась. Чтобы поставить на место австрийцев, всё больше претендовавших на главную роль в коалиции, пришлось поторопиться. И Александр за сутки до намеченного триумфального въезда во Франкфурт императора Франца сам въехал в город с семью с половиной тысячами кавалеристов. На следующий день он как гостеприимный хозяин встречал обескураженного Франца в имперском Франкфурте.

Несмотря на отчаянное сопротивление французов, союзники хоть и медленно, но приближались к границам Франции.

Через пять дней после поражения под Лейпцигом Наполеон принял маршала Иоахима Мюрата. Напомню, тот был не только любимцем, которого император одарил сверх всякой меры, сделал Неаполитанским королём, Мюрат был ещё и родственником, мужем сестры Наполеона Каролины. Казалось, уж если с кем и можно быть откровенным, так это с ним. И император, ничего не скрывая, рассказал любимому зятю о ситуации, в которой очутился. Мюрату показалось, что император пал духом. Впервые за долгие годы их знакомства. Неаполитанский король посочувствовал, заверил в своей неизменной преданности и откланялся. Но, как известно, крысы первыми бегут с тонущего корабля.

Не прошло и трёх месяцев, как Мюрат подписал тайный договор о присоединении к Австрии: обязывался всеми силами содействовать борьбе против Наполеона и «поставить союзной армии корпус из тридцати тысяч человек»… В качестве тридцати сребреников за предательство ему гарантировали «безраздельное владение землями, принадлежавшими ему в Италии». Чем это закончилось, я уже рассказывала в главе «Наполеон. Клан Бонапартов. Братья и сёстры».

О предательстве Мюрата Наполеон узнает только 20 февраля, сразу после своей победы в сражении при Монтеро…

А пока, весь ноябрь и декабрь 1813 года, большая часть союзных войск стояла на границах Франции по Рейну. По словам очевидца, Александра Ивановича Михайловского-Данилевского, на свидетельства которого я уже не раз ссылалась, Александр I настаивал на немедленном вторжении во Францию: «Он не хотел даже долго останавливаться на Рейне, а идти прямо в Париж зимою, но союзники наши как будто оробели при виде границ Франции, вероятно, от неудачных покушений их в прежние войны». Им, действительно, было что вспомнить.