Яков Рабкин - Что такое государство Израиль?

В XIX веке в Центральной Европе постоянно сталкивались претендующие на одну и ту же землю националистические движения. Вдохновленные Иоганном Готфридом Гердером (1744–1803), протестантским идеологом германского культурного возрождения XVIII века, поддерживавшим переселение евреев в Палестину, многие представители националистически настроенной элиты в Восточной и Центральной Европе стали обучать своих детей национальному языку. Их целью было создание литературы на национальном языке, общей истории, «национального духа» – важнейших элементов будущих этнонациональных государств [165]. Энтузиастам превращения языка святости в современный разговорный язык достаточно было посмотреть вокруг, чтобы обнаружить множество обнадеживающих экспериментов и образцов для подражания.

По примеру ранних художественных произведений европейских националистов в основу первого романа на иврите был положен библейский – как бы «национальный» – сюжет [166]. Роман был издан в Российской империи, в Литве, где активно действовали два националистических движения – польское и литовское: каждое восхваляло прошлое своего народа в современных литературных формах и, естественно, на национальном языке. В XIX веке светская литература на иврите распространилась по всей Европе, но Российская империя, где многие евреи лучше владели древнееврейским, чем русским, стала особенно плодородной почвой для распространения иврита. Некоторые бывшие студенты таких прославленных литовских ешив, как Воложинская, отойдя от иудейства, стали столпами новой литературы на иврите, идолами сионистской культуры. Часть еврейской интеллигенции вдохновило движение Хаскала*, выступавшее за принятие ценностей европейского Просвещения, и появление в 1784 году в Кенигсберге журнала «А-Меасеф», который одним из первых стал использовать древнееврейский в журналистике [167].

Сионистская литература и публицистика развивались также и на имперских языках: русском и немецком. Эти языки знали в основном ассимилированные евреи, к которым принадлежали почти все лидеры сионистского движения. Особенно плодотворная и плодовитая литературная среда возникла в Одессе. В дальнейшем некоторые еврейские писатели, такие как Илья Ильф, Исаак Бабель и Михаил Светлов, станут писать по-русски и прославятся в Советском Союзе.

Владимир Жаботинский также мастерски писал на русском, но, в отличие от многих членов этой творческой среды, прославился как сионист. Максим Горький, будущий столп советской литературы, сокрушался, что сионизм перетянул на свою сторону столь многообещающего беллетриста. Жаботинский, известный прежде всего как основатель ревизионистского движения в сионизме и теоретик его политической и военной доктрины, был также автором нескольких пьес и исторических романов, отражающих его романтическое прочтение еврейских источников.

Интересно, что идеолог еврейской военной мощи пишет книгу о Самсоне, который, будучи ослепленным филистимлянами, убил себя вместе со своими врагами. Именно такой героический дух сионисты, а позже и государство Израиль, стремились внушить молодому поколению. Не случайно офицеров Армии обороны Израиля многие годы приводили к присяге в Масаде* – месте коллективного самоубийства евреев, восставших против Рима. В еврейской традиции всегда главенствовало стремление к выживанию, самоубийство же вызывало резкое осуждение. Поэтому многие раввины сочли романы, в которых библейских предков превращают в героев национального движения, и свойственное такой литературе сионистское мировоззрение чуждыми и враждебными иудейству. Сионисты же, за исключением последователей национал-иудаизма, гордятся тем, что создали новую нацию, сумев, в том числе благодаря преображению иврита, отдалить от иудейской традиции миллионы евреев в Израиле и других странах.

Победа иврита над идишем была не столько торжеством одного языка над другим, сколько триумфом идеологии, которая отвергла «галут»* и все, что могло показаться «галутным» [168], чтобы создать «нового еврея». Лидеры сионизма воспринимали идиш как угрозу, потому что очень многие иммигранты говорили именно на нем. Кнессет даже законодательно запрещал открытие театров, где в будущем планировалось ставить спектакли на идише, и издание ежедневных газет на этом языке. Любопытно, что евреев, христиан и мусульман, говорящих на арабском языке, в начале 50-х годов XX века было в Палестине гораздо больше. Однако сионисты не считали этот язык опасным, ведь для них местные жители были «отсталыми» по сравнению с европейскими поселенцами. Даже самые левые идеологи сионизма называли Палестину «целиной для построения новой культуры, которая станет решающей и преобладающей силой в новой метрополии» [169].