Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга - о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Как и со всеми пациентами, пережившими пересадку, риски для здоровья Изабель не закончились вместе с операцией. Даже в случае успешной пересадки пациенты обречены всю оставшуюся жизнь принимать препараты, препятствующие отторжению, которые имеют опасные и потенциально смертельные побочные эффекты как в средней, так и в долгосрочной перспективе. Кроме того, после операции следует длительный восстановительный период и, как в случае с Изабель, дополнительные психологические проблемы, связанные с тем, что на человека из зеркала смотрит кто-то другой. Критики указывали на психическую неуравновешенность, имея в виду попытку Изабель покончить с собой, и утверждали, что хирурги поспешили с проведением пересадки, предварительно не предприняв попыток подобрать более традиционные методы реконструкции лица, которые могли бы быть такими же эффективными и менее травматичными – если не с физической, то с психологической точки зрения – для данного конкретного пациента.

Тем не менее, как заявил доктор Дюбернар: «Стоило мне увидеть ее обезображенное лицо, все стало ясно без слов». Полные пересадки лица теперь проводят все чаще и чаще. В августе 2015 года хирурги из медицинского центра Лангон при Университете Нью-Йорка провели под руководством Эдуардо Родригеза самую масштабную на данный момент пересадку лица. Сотня хирургов и другого медперсонала, работавшие в две смены в течение двадцати шести часов, успешно пересадила лицо Дэвида Родебо, двадцатишестилетнего велогонщика, который впал в необратимое вегетативное состояние после происшествия во время очередного заезда, сорокаоднолетнему Дэвиду Хардисону, бывшему пожарному и отцу пятерых детей, получившему ужасные ожоги на пожаре, когда на него рухнула горящая крыша и его противогаз расплавился прямо у него на лице. Мать Родебо дала свое благословение на проведение процедуры, сказав, что рождение ее сына было «настоящим чудом… [и теперь] чудо Дэвида продолжит жить».

До пересадки Хардисон пережил четырнадцать ужасных лет и семьдесят одну операцию, и у него развилась зависимость от обезболивающего, прописанного ему, чтобы справиться с болью, возникающей при любом движении его покрытого жуткими шрамами лица. Он находился в ситуации, когда «боль жизни была хуже смерти» [93]. В тех редких случаях, когда он появлялся в общественных местах, Дэвид надевал бейсболку, солнцезащитные очки и ушные протезы, чтобы скрыть свои травмы и не видеть неловкости, отвращения или даже ужаса на лицах прохожих. С пересадкой ему повезло лишь на третий раз: прежде ему уже предлагали два лица. Первое принадлежало латиноамериканцу, чьи родные в итоге передумали и отозвали свое согласие на операцию, а второе было женским, и Хардисон сам от него отказался.

Один мой пациент пережил 71 операцию, и у него развилась зависимость от обезболивающего, прописанного, чтобы справиться с болью, возникающей при любом движении его покрытого жуткими шрамами лица.

Споры о приемлемости пересадки лица с моральной точки зрения продолжились, и один специалист по биоэтике заметил: «Я не против операций по пересадке лица, однако мне кажется, что мы слишком торопимся. Люди могут спросить, что может быть хуже жизни с изуродованным лицом. Что ж, они могли и умереть». Тем, кто ставит под сомнение этичность проведения подобных операций, стоит принять во внимание слова самого Дэвида Хардисона о своем внешнем виде до операции, опубликованные в «New York Magazine». «При виде меня дети разбегались со слезами и криками, – сказал он. – Бывают вещи и похуже смерти».

Критику отмели в сторону и хирурги, оперировавшие Изабель Динуар. Они получили полное и добровольное согласие своего пациента на проведение процедуры. Как сказал доктор Дюбернар на пресс-конференции после операции: «Я придерживаюсь очень простого мнения: мы врачи, и мы помогли пациенту в очень тяжелом состоянии». Другой член оперировавшей Изабель хирургической бригады, Сильвия Тестелин, добавила: «Легко говорить, что нам не следовало этого делать, однако ее жизнь преобразилась: теперь она ходит за покупками, ездит в отпуск. Раньше у нее не было жизни. Пока она не начала себя узнавать, она пугала себя. Никто не может так жить».

Этические проблемы, связанные с пересадкой человеческих органов, также длительное время были предметом интенсивных дебатов. С самого начала некоторые люди боялись, что, подобно доктору Франкенштейну, врачи станут экспериментировать со священной человеческой жизнью. В культурном плане это принималось тяжело, однако медицина сделала трансплантацию органов нормой. Когда Кристиан Барнард впервые пересадил человеческое сердце в 1960-х, СМИ провозгласили эту операцию величайшим достижением человечества, в то время как возле больницы горланили протестующие. Некоторые ячейки общества, в особенности глубоко верующие, считали, что эта пересадка человеческой сущности, души в новое тело была кощунством или даже богохульством. Однако в двадцать первом веке эта тема вызывает уже куда меньше эмоций. Пересадка сердца теперь стала рядовой процедурой, которая ежедневно спасает человеческие жизни.