Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

В течение всего 1952 г. я не чувствовал себя ещё совсем оторвавшимся от «Полоски». Я жил в привычной для меня комнате. На полках лежали материалы, над которыми я работал, и все мои начатые и ненапечатанные работы, в которые я вносил дополнения и поправки, часто просыпаясь ночью. В десятках папок лежали письма за многие годы. Справочники, книги, сборники — с прокладками, моими отметками и записями — всё это было под рукою, на хорошо известном мне месте, было автоматически мне доступно, когда я обдумывал предстоящую лекцию или готовился что-либо писать. Но не только эта привычная для меня комната, в которой я привык жить, думать и читать, писать и готовиться к докладам, лекциям и конференциям, в которой я спал и просыпался с новыми мыслями утром, но также и сама «Полоска» — вся её территория — была местом постоянного приложения моего труда. Тут всё было обильно полито моим потом, когда я корчевал пни и сажал кусты и деревья; когда в тиши белых ночей, пока все спали, возил балласт и землю для подсыпки дорожек и поднятия заниженных мест; когда разделывал и вскапывал грядки, прокладывая борозды и дренажные канавки на поле орошения. Но всё более до сознания доходило, что всего, что я делал раньше, я уже делать не в силах. На всё и теперь передаю я средства, но распоряжаюсь средствами не я; от всего я исподволь всё более оттесняюсь. Одним словом, на «Полоске» для меня всё идёт как в тургеневском «Короле Лире». Всё глубже я понимаю и не могу подавить в себе переживаний тургеневского «Вшеда». Нарастание психологической надстройки «на бытовом базисе» схвачено Тургеневым с шекспировской естественно-исторической обнажённостью. В летних моих записях не раз встречаются такие, как, например, запись 13 августа: «Возвращаясь на „Полоску“, я впадаю в такое состояние, точно очнулся в давно отошедшей в прошлое окаменевшей обстановке, и кажется — всё это было когда-то, только не знаю, когда».

Осенний семестр был особенно загружен занятиями с двумя циклами санитарно-коммунальных врачей, руководителей санитарно-эпидемических станций. И на лекциях, и в постоянных беседах по поводу лекций, и на экскурсиях, и на производственных совещаниях, как всегда, я более или менее близко знакомился с каждым участником цикла, подробно обсуждал с каждым практические задачи и нужды санитарного благоустройства, которые вытекали из местных условий. К концу семестра каждый участник цикла представлял работу с подробным изложением санитарных условий города или района и с систематическим планом и очерёдностью мероприятий по оздоровлению территории. В процессе выполнения этого плана неизбежно у каждого пробуждался интерес к своему району и к возможному проявлению своего авторского почина и творчества в поднятии уровня здоровья населения и созданию здоровой, удобной, хорошо налаженной жизни. Каждую работу я внимательно прочитывал и подробно обсуждал с автором, какие меры и в какой последовательности могли бы и должны были бы найти практическое осуществление в условиях данного города или района. Как всегда, на заключительном производственном совещании участников цикла с представителями всех кафедр, проводивших занятия на цикле, очень много говорилось со стороны курсантов о полученных ими знаниях и о расширении у них санитарного кругозора. Были искренние выражения товарищеской признательности работникам кафедры. Один из пожилых участников последнего цикла — санитарный врач города Майкопа — очень убедительно показал пользу и правильность постановки дела на цикле на своём личном примере. После более чем 15-летней санитарной работы, сказал он, он впервые возвращается к месту своей службы с ясным планом и твёрдым сознанием значения санитарно-гигиенических оздоровительных мероприятий. На заключительных совещаниях с врачами-курсантами всегда присутствовал декан санитарного факультета Ф. Ф. Лебедев. И в этот раз от лица дирекции он поздравил курсантов с успешным окончанием цикла и пожелал им настойчивости в проведении в жизнь всех усвоенных на курсах знаний. При этом особенно восхвалялся я, как руководитель цикла и как неутомимый санитарный деятель, ничуть не ослабляющий темпов и объёма работы, невзирая на возраст.

В бодром, даже несколько повышенном настроении я вместе со всеми сотрудниками вечером на следующий день принимал участие в заседании районного санитарно-эпидемического совета в Пушкине. А возвращаясь после заседания, я был ошеломлён переданным мне сообщением, что из Москвы получено дирекцией распоряжение — устранить из состава профессуры ГИДУВа всех учёных еврейского происхождения, в том числе и таких наиболее авторитетных и пользующихся широкой известностью учёных, как профессор онкологии С. А. Холдин, профессор нейрохирург И. С. Бабчин, уролог И. Н. Шапиро, профессор акушерства и гинекологии А. Э. Мендельштам и другие. В списке удаляемых из института была и моя фамилия, и Полякова — второго профессора возглавляемой мною кафедры коммунальной гигиены. Известие это передавалось непосредственно со слов самого директора института проф. Н. Н. Мищука. Каким бы диким и нелепым оно ни казалось, в его достоверности сомневаться было нельзя. Меня охватило чувство презрения и отвращения к тем, от кого исходило это откровенно погромное распоряжение, и в то же время я испытывал непреодолимое чувство обиды и невыносимого, совершенно незаслуженного оскорбления.