Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

По пути из Мурманска мы остановились у станции Апатиты, где велись обширные работы по строительству новой железнодорожной ветки и расширению станции. Время было трудное. И всё же, во что бы то ни стало, нужно было осуществлять противоэпидемические меры. После целого дня осмотров мы зашли пообедать в столовую для землекопов и строительных рабочих. Мы уже осмотрели несколько подобных столовых, знакомясь с условиями пищевого снабжения рабочих. Эта столовая, как и другие, помещалась во временной лёгкой постройке, в длинном сарае из неотёсанных досок. Но в отличие от других столовых, в этой столы были покрыты светло-голубой клеёнкой, стены убраны ветками хвои, на каждом столе стоял букетик цветов. Это были ветки каперского чая со спиреей и можжевельником. Обед подавала прислуга в чистых белых передниках. Порядок, чистота и забота об уюте и красоте стояли в таком контрасте с условиями и возможностями того времени, что мне захотелось отметить это. После обеда я попросил дать книгу для записи посетителей. Таковой не оказалось, и тогда я попросил книгу для жалоб. Это вызвало у обслуживающей наш стол девушки сильнейшее беспокойство. Книга для жалоб была ею принесена, но вместе с книгой пришёл и сам заведующий (он же и шеф-повар). Мы дали ему прочитать в жалобной книге похвалу, подписанную двумя врачами и инженером, за чистое содержание полов и столов, за убранство можжевельником и хвоёй стен, за заботу о некоторой красоте и пожелание, чтобы примеру этой столовой последовали и все другие столовые для рабочих. Оказалось, что этот устроитель столовой только недавно стал выселенцем в Заполярье, а до этого он работал в прежнем Петербурге в ресторане Палкина, и, как профессиональный пищевик, проявлял свои привычные навыки ресторанного работника.

В Кеми мы с Сангиным простились с К. О. Поляковым, оставили гостеприимный санитарный вагон и прошли на пристань, чтобы пароходом плыть в Архангельск. Пароход опаздывал, его не было видно в море, но его ждали с часу на час. Мы расположились на берегу «студёного моря». Время тянулось. Н. П. Сангин уже достал где-то удочку, приманку и предался рыболовной страсти. Когда, наконец, пришёл пароход, нам, не без преодоления самых неожиданных препон удалось познакомиться с капитаном и при его благожелательном заступничестве приобрести билеты для проезда в Архангельск с питанием наравне с судовой командой. Забрались мы в каюту на подвесные койки и предались отдыху.

Поздним вечером пароход отвалил от причала. Ветер был свежий, всё более усиливающийся. Мой спутник оказался достаточно чувствительным к качке и через несколько часов приятного морского покачивания вынужден был искать помощи и убежища на палубе. На следующий день мы несколько раз приближались к изумрудно зелёным берегам и заходили в длинные узкие горловины, чтобы принять десяток-другой широких бочек с сёмгой, которую подвозили на лодках поморы, вернее — поморки. Так как мужчин вообще на лодках не было, то и гребли, и управляли, и ловко подавали бочки из прыгавших по волнам лодок крепкие поморки, очень часто с одним, а то и с двумя детьми.

Пожалуй, ни в Крыму, ни на Черноморском побережье Кавказа не найдётся видов, более захватывающих своею причудливою красотою, чем Кандалакшская Губа. Пароход держит курс прямо к высоким берегам, покрытым лесом. Лес покрывает и гору, высящуюся за обрывами береговой линии. Неожиданно открывается узкая полоса моря, рассекающая берег, и по этой полосе между зелёных гористых берегов всё дальше пробирается пароход. Своеобразный вид имеет впадающая в Губу река Нива. Широкий и мощный поток её падает по каменному руслу с явно выраженным наклоном к морю. Ударяясь о береговые камни и утёсы, река рокочет среди своих лесистых берегов. Тогда (в 1930 г.) ещё не были построены и не строились на этой причудливой заполярной реке Ниве перегораживающие и сковывающие её русло плотины, и мощь энергии стремительно падающих её вод ещё не была поставлена на службу народного хозяйства. Полные воды реки неслись с какой-то спокойной неимоверной быстротой по наклонному ложу под рокот и говор воды. Именно рокот, а не рёв и не шум, как рёв водопадов или шум морского прибоя.

В Кандалакше пароход имел длительную стоянку. Я и мой спутник Сангин решили пройти от пароходной пристани по берегу реки километра два вверх, чтобы посмотреть места, предназначенные для развёртывания уже запланированного тогда будущего обширного промышленного и железнодорожного строительства.