Владимир Кованов: Призвание

Вспомнилось раннее детство, рассказы отца… Шестнадцати лет ушел он из дома на Дон грузить баржи. Был не обижен силой — легко переносил восьмипудовые кули по шатким мосткам пристани. Подошел, срок службы и взяли его за рост, силу и красоту в Преображенский полк — в Питер. В этом городе и остался. Тяжелой, полной лишений и нужды была жизнь чернорабочего…

Когда началась первая мировая война, отца призвали на военную службу. На руках матери, Анны Дмитриевны, осталось нас пятеро. Жили мы в тесной, сырой клетушке под лестницей старого купеческого дома на Лиговке. Помню, через щели пола часто просачивалась густо-зеленая вонючая жижа. Утром, прежде чем спустить детей на пол, мать собирала эту зловонную грязь и открывала дверь, чтобы проветрить комнату. Едва успев одеть и накормить нас, она спешила на задний двор, где в подвале помещалась прачечная. Мать стирала белье жильцам. Мы, малыши, играя, часто забегали к ней. Нагнувшись над корытом, она стояла босая, с подвернутым подолом, в густой пелене пара. Не отрываясь от работы, устало улыбалась нам и посылала во двор, на солнышко.

Шел 1917 год. На улицах было полно встревоженных, ожидавших чего-то людей. Немало лет прошло, прежде чем я осознал, чем жили тогда Петроград, рабочая Россия: только что отгремел Февраль, большевики готовили массы к штурму Временного правительства. А тогда… Мы, мальчишки, видели все, но не понимали многого.

По вечерам наша Анна Дмитриевна часто уходила на митинги и собрания рабочих. Вместе с другими женщинами она участвовала в демонстрациях, требовавших прекратить опостылевшую всем войну, вернуть мужей с фронта. В те дни мать помогала своему брату Ивану, рабочему Путиловского завода, созывать женщин на собрания, распространять листовки, вести пропаганду против войны, против политики Временного правительства. Она жадно вслушивалась в речи ораторов, стараясь уяснить смысл надвигавшихся событий.

В канун Октябрьской революции мать, пренебрегая опасностью, помогала сыну Алексею — рабочему-красногвардейцу завода Вестингауз прятать винтовки, боеприпасы. Могла ли она предполагать, что пройдет совсем немного времени и прозвучат на весь мир исторические слова Владимира Ильича Ленина:

«Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась».

Наша комнатушка была постоянным местом сбора женщин-солдаток. Все ожидали восстания в городе. И обсуждали свои, житейские дела. Одна приходила к матери, чтобы выплакать горе: муж пропал без вести; другая жаловалась, нечем кормить ребят; третья спрашивала, как быть: хозяин узнал, что она была на митинге, и грозит уволить. Мать умела как-то успокоить, ободрить, хотя и самой было нелегко — отец находился в германском плену, старшего сына Михаила отправили с маршевым батальоном на фронт… А тут еще подкралась тяжкая болезнь сердца, частые атаки ревматизма расшатали здоровье. Худая, с впалыми щеками, покрытыми лихорадочным румянцем, Анна Дмитриевна едва передвигала распухшие ноги.

Наконец мать решила уехать к себе на родину, в деревню. Поезда тогда ходили нерегулярно, подолгу стояли на станциях и полустанках, запасаясь на перегон дровами и водой. Голодные, измученные, выбрались мы из вагона на станции Пьянский-Перевоз и на попутной подводе поехали в село Ичалки.

Был ненастный осенний День. Дед Федор встретил нас сурово, неприветливо. Он даже не спустился с крыльца, чтобы поздороваться с невесткой и внуками. Лохматый, в длинной холщовой рубахе враспояску, дед громко, чтобы слышали соседи, бросал нам жесткие, колючие слова:

— Что, приехали, питерские пролетарии? Дошли до ручки… Полюбуйтесь-ка на голодранцев! Ну что ж — живите, как можете. На меня не рассчитывайте…

А потом все же пустил в дом, но за столом продолжал ворчать на мать:

— Приехали голые… А чем мне кормить вас? На первый случай, так и быть, отделю небольшую полосу ржи. Ну, а дальше землю получайте в обществе, сами обрабатывайте. Что посеете, то и будете жать…

Село Ичалки Княгининского уезда Нижегородской губернии расположено в излучине реки Пьяны. Сбегают к пойме узкие улочки. Левый берег — отлогий, заливные луга без резких границ переходят в богатые черноземные поля, а правый берег реки изрезан глубокими оврагами, поросшими дубняком, орешником, золотистой сосной.

Трудной, голодной и холодной, была наша первая зима в деревне.

А лето в восемнадцатом году выдалось знойное. Яровые — пшеница, овес, просо — пожелтели, не успев выметаться, свернулись в трубочки, ощетинились жесткими стрелами. Зато озимая рожь выстояла, вовремя отцвела, и в жаркие июльские дни тяжелые колосья колыхались от ветра.