Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

Нет времени делать рентген, чтобы подтвердить диагноз: он скончается еще до того, как я заполню бланк. Надо принимать неотложные меры, и это придется делать мне. Я раньше никогда не видел напряженный пневмоторакс, не говоря уже о том, чтобы его лечить. Вспоминаю учебный курс, отчаянно пытаясь сообразить, что должен предпринять, руки трясутся. Я поворачиваюсь к медсестре: прошу вызвать по пейджеру Барни, объяснить, что случилось, и позвать его на помощь. Но ждать его появления я не могу. Бегу в процедурную, хватаю канюлю и пару перчаток.

– Буду делать декомпрессию иглой, – говорю медсестре.

Распечатываю канюлю и объясняю Крейгу, что сейчас будет:

– Мне надо ввести эту иглу вам в грудную клетку, чтобы выпустить воздух, который давит на легкое и сердце.

Он молча смотрит на меня, борясь за каждый вздох.

– Второе ребро, среднеключичная линия, – говорю я себе, отсчитывая ребра у него на груди.

Изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Отыскиваю место, куда надо вводить иглу, но замираю в нерешительности. Если я ошибаюсь, игла проткнет ему легкое. Начинаю сомневаться в своих силах. Игла зависает в воздухе. Но если я ничего не сделаю и если диагноз действительно верен, он сейчас умрет у меня на руках. Делаю глубокий вдох и втыкаю иглу. Раздается негромкий свист: из отверстия иглы выходит воздух – тот самый, который сдавливал легкое, и это означает, что я был прав, у пациента напряженный пневмоторакс. Я испускаю глубокий вздох облегчения.

Практически тут же дыхание Крейга становится легче. Краска возвращается на лицо, на приборе возле кровати я вижу, как улучшаются показатели насыщения крови кислородом. Однако это лишь временное облегчение. Теперь надо поставить дренаж. Сестра сообщает, что Барни уже в пути, но должен сначала принять срочного пациента в скорой помощи. Мне надо начинать ставить дренаж самому, хотя раньше на живом человеке я этого никогда не делал.

Оставляю сестру с Крейгом и снова бегу в процедурную за всем необходимым. Вернувшись, накрываю ему грудь стерильной простыней и оставляю небольшое окошко кожи. Стерилизую ее бетадином и натягиваю новые перчатки. Ввожу местный анестетик и делаю небольшой разрез над шестым ребром. Сестра передает мне щипцы; я раздвигаю края разреза, получив дыру между мышцами ребер. В нее я ввожу трубку; конец которой опускаю в бутылку с водой, стоящую на полу. Такая система обеспечивает вывод воздуха, препятствуя его попаданию обратно в легкое.

Я уже заканчиваю, когда появляется Барни.

– Отличная работа, Макс, – хвалит меня он, видя, что я справился сам.

Поднимаю на него глаза и улыбаюсь.

– Похоже, у тебя тут все под контролем, – добавляет он, помогая мне закончить.

Показатели Крейга возвращаются к норме, и медсестра подходит ко мне.

– Молодец, Макс, – говорит она.

– Спасибо, – отвечаю ей, выходя из палаты. Иду по коридору и чувствую, как рот невольно расползается в широкой улыбке.

Четверг, 15 июля

– А это обязательно? – спрашивает мисс Голдсуорси. Тон у нее просящий.

– Обязательно, извините. Но я управлюсь в мгновение ока, – отвечаю ей.

Начав работать врачом, я довольно быстро стал равнодушен к рутинным мелким унижениям, которым приходится периодически подвергать пациентов. Для меня больше нет ничего святого. С учетом количества больных, проходящих через мои руки, в человеческом теле не осталось ни одного укромного уголка, который я бы не обследовал, ни одной функции, которую бы не проверял, ни одной интимной зоны, в которую бы не забирался. Что бы сейчас ни пришло вам на ум – я там побывал. Если вдруг вы читаете это за завтраком, прошу прощения.

Впервые когда мне предстояло обследовать пациенту задний проход, я был в полном ужасе. Руки тряслись, а на лбу выступали капли пота, пока я объяснял мужчине, сидящему в боксе в отделении скорой помощи, что сейчас буду делать. Такой осмотр сокращенно называется PR – не правда ли, наводит на мысли об абсолютно роскошных вечеринках с шампанским и канапе, но на самом деле на латыни аббревиатура расшифровывается как per rectum , а переводится приблизительно как «через задницу». Поскольку нам приходится обсуждать результаты обследований в отделении при пациентах, я понимаю склонность докторов к использованию акронимов и мертвых языков, на мой взгляд, полностью оправданную.

– О, не беспокойтесь, – ответил на это пациент, – надо так надо, я понимаю.

Я нервно улыбнулся, мучительно стараясь натянуть резиновые перчатки на свои дрожащие пальцы. Человек, который их изобрел, явно не думал об интернах, приступающих к своему первому ректальному осмотру. Чем сильнее ты волнуешься, тем труднее их надеть, а чем дольше ты их натягиваешь, тем глупее выглядишь перед пациентом, и от этого начинаешь волноваться еще сильнее. В результате приходится действовать теми пальцами, которые ты кое-как запихал в латекс, неважно, попали они на свое место или нет.