Array Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

Но то, что позволено «стрелку» с церковной паперти, как будто все же не подобает людям, претендующим на принадлежность к отбору эмиграции, и, как никак, но представляющих зарубежную Россию перед Европой и Америкой.

Господи, до чего тщеславны российские демократы!

Страшно даже подумать.

Относительно западных товарищей не берусь говорить: мало их здесь. Известно мне только, что обожают они быть шефами: шеф экипа, шеф санитарного обоза, шеф уборной на вокзалах железной дороги…

Но наши русские демократы – это уже что-то исключительное по претензиям на высокопоставленность. Что им звание шефа! Пустяки. Выше брать надо. Позвучнее, поярче.

Уже давно, еще в старой дореволюционной России, демократы и социалисты научились достигать этих высот, благодаря одному простому, но верному методу: придумыванию для себя псевдонима. Выступает на общественную арену Бронштейн… И сейчас же берет старую дворянскую фамилию: Троцкий. Появляется на горизонте Валлах-Финкельштейн и тотчас же занимает у дворян фамилию: Литвинов.

Казалось бы, при отчаянной ненависти к дворянам, к королям, к царям, можно было бы политическим деятелям левого толка брать псевдонимы чисто демократические: Разуваев, например, Колупаев, Голоштанников, Гармошкин, Михрюткин… Мало ли их! Это соответствовало бы и направлению мыслей. И идеалу сближения с черноземным народом.

Но нет! Что поделаешь с проклятым тщеславием! Как ни парадоксально, но чем левее были все эти враги царизма и капитализма, тем пышнее и знатнее выбирали они себе псевдонимы.

Пишет какой-нибудь шкловский фармацевт в меньшевицкой газете безумно социалистические фельетоны. Клокочет ненавистью к клерикализму, к империализму. А подписывается, подлец, страшно сказать как:

«Нума Помпилий».

То есть римский царь. Ужасный царь, любитель религиозных церемоний и празднеств!

Или начинает строчить в эсеровской газетке какой-нибудь, выгнанный за неуспех, семинарист. Злобно порочит монархический строй, высшие круги, аристократию… А подписывается каналья в то же время под своими статьями:

Дон Педро.

А почему именно «дон», если сам против дворян? А почему именно Педро, если эти самые дон Педро были бразильскими императорами?

И сколько по всей России, во всех газетах, толклось таких непреклонных демократов и социалистов с именами не менее пышными: Один – король Лир. Другой – дон Карлос. Третий – Тарквиний Гордый. Четвертый – Марк Аврелий. Пятый – Октавиан Август.

Все эти императоры, короли, цари, доны со всех сторон наваливались на несчастное российское государство, трепали его, долбили, подтачивали, общими усилиями свалили, в конце концов…

И вот, началась псевдонимная свистопляска по всей территории бывшей России. И псевдонимом прикрылось даже название страны.

Ну, а здесь, в эмиграции, для остатков революционной демократии, выброшенной большевиками за ненадобностью, настали, конечно, тяжелые времена. Все их более счастливые коллеги прекрасно устроились там: Тарквинии Гордые – комиссарами, Марки Аврелии – завами, Нумы Помпилии – директорами, дворяне Литвиновы – наркоминделами… А они, изгои, околачиваются здесь, сами не зная, зачем; эмигрантами себя не чувствуют, советскими гражданами тоже…

И единственно, что осталось им в утешение здесь – это, в созвучии с советской властью, развивать псевдонимное дело.

На подобие того, как в СССР даже слово маршал сделали теперь псевдонимом для вахмистров.

Вот возьмем, например, хотя бы Гецевича-Миркина. В бытность свою в России этот демократ не успел еще завладеть никаким звучным псевдонимом, вроде короля Лира. Оставаться же здесь просто Миркиным или просто Гецевичем, когда Ворошилов стал маршалом, было бы изменой и советскому строю и демократической тенденции старого времени.

И, после совещания с П. Н. Милюковым, Миркин придумал, наконец, для себя псевдоним:

«Профессор».

То есть профессор Миркин-Гецевич. Миркин-Гецевич фамилия; профессор же – его псевдоним.

А за Миркиным-Гецевичем – такой же псевдоним захватил для себя Кулишер. За Кулишером – Сватиков. А глядя на трех этих профессоров, с одной стороны, и на Буденного, с другой, подполковник Соломонов обиделся, сказал: «ба!.. Чем я хуже?» И стал всюду подписываться: полковник Шумский…