Леонид Никитинский - Апология журналистики. В завтрашний номер - о правде и лжи

Власть традиционно обвиняет журналистов в том, что они-де «раскачивают лодку» и «расшатывают устои». В «расшатывании», разумеется, есть доля риска: движение истории всегда с ним сопряжено, но если мы что-то и «расшатываем», то лишь пропагандистский миф, сравнивая его с действительностью. Журналистика не позволяет мифу отклоняться слишком далеко от действительности, что как раз и грозит обрушением всей конструкции.

С расхожим определением журналистики как второй древнейшей профессии можно даже и согласиться, если первая – это пропаганда. Журналистика реагирует на симулякр пропаганды, бросаясь разоблачать его, и это ее безусловный рефлекс. Но и пропаганда, со своей стороны, тоже хочет выглядеть благопристойно, рядится в тогу журналистики, для чего ей надо оперировать фактами. Фактов у нее всегда нехватка, пропаганда производит фейк, журналистика бросается его разоблачать, и, таким образом, вопрос об их первенстве приобретает вид апории о курице и яйце.

Сложность в том, что все это сосуществует в одном смысловом пространстве. Именно смысловом, а не информационном, поскольку ценностные ориентации играют здесь куда более важную роль, чем факты, и начинают переопределять потоки информации. К тому же в том же смысловом пространстве существуют еще и массовые развлечения и желтая пресса, что с точки зрения пропаганды рассматривается как сопутствующие товары, а с точки зрения журналистики – как шум.

Однако, работая в газете, ты начинаешь понимать, что не ты формируешь повестку , а она форматирует тебя. Ведь когда взорван дом или сбит самолет, в газете не может быть написано о чем-то другом, во всяком случае на первой полосе. На войну журналисты и пропагандисты едут в одном вагоне, а их различия вступят в силу по прибытии. Можно, конечно, попытаться манипулировать повесткой, но смешно думать, что она не отомстит.

Но вопрос можно поставить и шире: изменяем ли мы реальность, описывая ее, или это она через свое описание изменяет (пересоздает) нас? Это процесс взаимный.

Жан Бодрийяр (1929–2007, Франция), философ, которому мы обязаны понятием «симулякр», определяет его как такой объект, которому «ничто не соответствует в онтологическом ряду бытия». Бог (для постмодернизма характерней агностицизм, я тоже не собираюсь заниматься религиозной пропагандой, но так рассуждать удобней) создал мир, в котором установились такие-то законы, а затем и человека, наделив его «по образу и подобию своему» творческими способностями. Человек начал сочинять всякие сказки, потом (скорее до) мифы, восполняющие онтологическую реальность там, где в ней были (и всегда останутся) непонятные и пугающие лакуны.

Так образуется вторичная, созданная вне онтологии «виртуальная реальность». Однако симулякр не просто сказка без претензии означать нечто конкретное в мире сущего (как художественный фильм или компьютерная стрелялка), нет, это именно реальность – хотя бы уже в силу своей способности становиться причиной и генерировать последствия, в том числе в онтологическом ряду.

«Молот ведьм» – трактат иезуитов по демонологии, изданный в 1487 году, всего лишь спорил с теми, кто не верил в колдовство. Последствием его стало сожжение в Западной Европе тысяч женщин. Что-то подобное происходит сегодня в России с НКО по закону об «иностранных агентах» – их, правда, не жгут, но нельзя сказать, чтобы они не испытывали на себе последствий закона-симулякра и измененного им массового сознания.

Действуя, люди исходят из той картины мира, которую образует их миф: это и есть та реальность, которая их мотивирует. Человеку свойственно цепляться за мифы, в которых он незаметно для себя придает действительному еще и оттенок желаемого, и в случаях, когда мифы сталкиваются с рифами в онтологическом ряду, жертвовать реальностью. Рано или поздно мифы терпят крушение, и это процесс нормальный, но болезненный. Победу мифа, напротив, мы часто празднуем как свою собственную, ликуем и бросаем чепчики в воздух, однако миф всегда выигрывает только на время, и его победа всегда Пиррова. А свое поражение он терпит от журналистики.

Для объяснения картины мира в постмодерне Бодрийяр вводит понятия «гипертекст» и «гиперреальность». Гипертекст, внутри которого оказывается человек «информационного общества», состоит из массы явлений двух рядов: онтологического и виртуального. Суть же постмодернизма образует постулат, согласно которому эти две реальности становятся уже неразличимы: исчезают сами категории правды и лжи – как следствие, теряют смысл и противопоставления добра и зла, прекрасного и безобразного и т. д. Жан Франсуа Лиотар (1924–1998, Франция) также утвердил мысль, что постмодерн характеризуется кризисом «великих рассказов», или метанарративов, остаются лишь «короткие рассказы», которые сами скорее симулякры – они произвольны и ни на что не опираются.