Лада Панова - Мнимое сиротство. Хлебников и Хармс в контексте русского и европейского модернизма

Ср. еще речь сына Мафарки, Газурмаха, адресованную солнцу: «Солнце, склони свою голову передо мной… На колени!.. Целуй мои ноги!» [Маринетти 1916: 196–197] ит. д.

Ср. также «А я…» (1918, п. 1923) Хлебникова: Где облако мальчик теребит, / А облако – лебедь [5: 10].

Ср. еще «Нега-неголь» [ «Неголи легких дум…», 1907, 1914, п. 1914] с птичьей метафорикой для лирического «я»: Немец тайностей туч, / Я в сверкайностях туч. / Пролетаю, летаю, лечу. / Улетаю, летаю, лечу [2: 17].

Вообще, лебедь – любимый хлебниковский образ, ср. «Ладомир»: Учебников нам скучен щебет, / Что лебедь черный жил на юге, / Но с алыми крылами лебедь / Летит из волн свинцовой вьюги [1: 186]. Даже и будущему будетлянин Хлебников дает имя Лебедия (кстати, согласно [Жаккар 1995: 31], Лебедь Хармса – сколок с «Лебедии будущего»).

Сообщено А. С. Архиповой (устно).

О следах хармсовского знакомства с романами Ильфа и Петрова см. [Кобринский 2008: 364].

Обе дефиниции – из «Толкового словаря русского языка» Д. Н. Ушакова.

Ср. также: «Сегодня Машук, как борзая…»: Сегодня Машук как борзая, / Весь белый, лишь в огненных пятнах берез. / И птица на нем, замерзая, / За летом летит в Пятигорск. // <���…>/ И что же? Обратно летит без ума, /Хоть крылья у бедной озябли [3: 187].

Отмечено в [Герасимова, Никитаев 1991а: 36].

Ср. «Он и мельница» (1930).

Согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» В. И. Даля.

Ср. также мельницы милого благополучия в «Воззвании Председателей земного шара» [3: 21] и мельницу в «Поэте» [1: 156].

Согласно [Герасимова, Никитаев 1991 а : 34], это соединение Глинской улицы и Казачьего плаца, т. е. адресов, по которым проживала семья Ювачевых в то время, когда Хармс был ребенком.

См. об этом влиянии [Жаккар 1995: 28].

Подробнее см. в комментариях А. Г. Тимофеева к «Прогулкам Гуля» в [Куз-мин 1994,2:371–373].

Из эссе «“Vulgata” (Заметки о поэзии)» (1923, 1927, п. 1923, под заглавием «Заметки о поэзии») Осипа Мандельштама, ср. цитату в полном виде: «Неверно, что в русской речи спит латынь, неверно, что спит в ней Эллада. С тем же правом можно расколдовать в музыке русской речи негритянские барабаны и односложные словоизъявления кафров. В русской речи спит она сама и только она сама. Российскому стихотворцу не похвала, а прямая обида, если стихи его звучат, как латынь» [Мандельштам О. 2009–2011, 2: 142].

Глава основана на [Panova 2010; Панова 201 6b]. Из литературных критиков сходные с моими позиции занимает Юрий Колкер, автор статьи «Будетлянин: взгляд из будущего» [Колкер 2006].

[РФ: 42–43].

[ХаПСС, 1:201].

До сих пор проблема «первый русский авангард» и реклама рассматривалась в иной плоскости – сближения дискурсов одного и другого. Согласно [Соколова 2014: 43 сл.], до 1920-х аванградисты от живописи и поэзии реагировали на коммерческую рекламу тем, что перенимали ее образный репертуар и приемы; после 1920-х они также занимались дизайном коммерческой и агитационной рекламы.

Если вести отсчет от первого футуристического манифеста, опубликованного Маринетти в «Фигаро» 20 февраля 1909 года.

Большой вопрос, занимавший Гинзбург, которого я здесь не касаюсь, – установка обэриутов на отличие от Мандельштама. Они старались писать так, чтобы выходило максимально не похоже на поэзию Мандельштама.

См. [Берг 2000: 11].

Это прежде всего сайт «ka2.ru», посвященный Хлебникову.

Вот лишь один пример: Бенедикт Лившиц в том эпизоде «Полутороглазого стрельца», который относится к 1912 году, описал успех «изысканного грезэра» Северянина у дам («Русский футуризм все еще находился в стадии матриархата» [Лившиц 1978: 129]), ревнивое внимание к этому явлению «площадного горлана» Маяковского и соперничество двух футуристов на вечере, собравшем исключительно женскую аудиторию.

См. [Колкер 2003], где, кстати, подробно прослеживается путь, пройденный Заболоцким в советской литературе, включая «Горийскую симфонию» Сталину

Толстой способствовал одновременно и противонаправленному течению в поле литературы – ее освобождению от государства и церкви. За свою религиозную доктрину, вылившуюся на страницы романа «Воскресение» и обретшую множество последователей, он был отлучен от православной церкви. Пострадал он и из-за своей оппозиции к императорскому дому и буржуазной морали: так, «Крейцерова соната» одно время находилась под цензурным запретом и распространялась в литографических списках. Пренебрегая существовавшими иерархиями, Толстой попытался – в качестве дворянина, представителя литературы и духовного лидера – заговорить на равных с представителями более высоко стоящих полей: Власти и Религии.