Барт Лоо - Шансон как необходимый компонент истории Франции

Успех Кабреля безумно возмущает интеллектуалов. Стоило упомянуть его имя в кругу «образованных» французов, как на меня поглядели так, словно я грязно выругался. Ни Серж Генсбур, ни Жак Брель или Борис Виан такой реакции не вызывали, один этот окситанский [183]трубадур.

Когда та, что была дорога моему сердцу, привела меня знакомиться со своими друзьями, она тревожно шептала мне на ухо: «Пожалуйста, Барт, не проговорись, что любишь Франсиса Кабреля, по крайней мере, не в первый вечер».

Я, конечно, тут же «проговорился», чем вызвал хмурые взгляды. У любителей так называемого «высокого искусства» все остальные проявления культуры вызывают возмущение.

В конце сентября 1993 года я отправляюсь, в рамках Европейской программы обмена студентами, во французский университетский город Кан в Нормандии, столицу департамента Кальвадос. Угрюмые потомки Вильгельма Завоевателя не подпускают к себе чужаков, и я дружу главным образом с испанскими студентами. В начале лета 1994 года нам приходится расставаться, и это грустно. Чело Ньето Бланко – незабываемое имя – поставил на прощальной вечеринке шансон «Потому что ты уходишь» ( Puisque tu pars , 1987) Жан-Жака Гольдмана и включил повторение. Я никогда раньше не слышал его, но, слушая его весь вечер (он прозвучал ровным счетом двадцать три раза), запомнил навсегда.

Вначале в нем чудится что-то напоминающее Pink Floyd, их песню «Есть ли кто-то там снаружи» ( Is there anybody out there ) из культового альбома The Wall [184]. А начальные строки этого шансона во Франции всякий знает наизусть:

На Кан опускается ночь. На общежитие. На студентов. «Нет гор выше хребта забвения», говорит Гольдман, а затем пытается побороть несовершенство памяти. Что бы ни случилось, наши сердца будут биться вдали друг от друга, но, может, так оно и лучше, утешает он. К счастью, это очень длинный шансон, и мы, двадцатилетние, навсегда запоминаем стихи: « dans ton histoire / garde en mémoire / notre au revoir» – «И никогда / Не забывай / Нашего прощания». Мы обещаем это друг другу. Постепенно появляются ударные, голос достигает наивысшей силы, эхом отзывается хор на бэк-граунде, и, наконец, энергичное гитарное соло, достойное Дэвида Гилмора. Гольдман действует здесь мастерски, на тонкой грани между китчем и достоверностью, в одной из тех туманных областей, где и возникает красота.

Кабрель довольно долго работал в обувном магазине, Гольдман – в магазине спортивных товаров. После гигантского успеха «Подписи достаточно» ( Il suffira d’un signe , 1981) он концентрируется полностью на своей карьере. «Когда музыка хороша […] Когда музыка не фальшивит, / Когда она меня направляет», поет он в биографической «Когда музыка хороша» ( Quand la musique est bonne, 1982). И это только первый из его хитов. Молодая Франция мчит сквозь восьмидесятые годы под его шансоны – «Чтобы прожить» ( La vie par procuration , 1986) и «Я иду вперед в одиночку» ( Je marche seul , 1985).

Название этой, последней песни, похоже, указывает на некое отступление Гольдмана перед чрезмерной критикой. Вначале ему пришлось нелегко. После того, как в 1985 году, когда он три недели выступал в парижском «Зените» (каждый вечер продавалось примерно шестьсот пятьдесят билетов), Гольдман собрал наихудшие оскорбления и 20 декабря поместил их, вместе с фотографиями своей группы, во France Soir и Libération . И приписал от руки: «Благодарю за ваше особое мнение».

Очень скоро к нему явились на поклон настоящие звезды. Он помог продвижению Джонни Холлидея и Шеба Халеда, он написал песни к альбому Селины Дион, самому успешному в истории французского шансона. Ему удается даже слегка смягчить слишком резкие прорывы голоса Дион. Ее сингл «Так ты меня еще любишь» ( Pour que tu m’aimes encore ) становится международным хитом. К началу XXI века Гольдман становится тем, чем он всегда хотел быть: автором песен, ищущим исполнителей для своих сочинений.