Глеб Морев - Поэт и Царь. Из истории русской культурной мифологии - Мандельштам, Пастернак, Бродский

«Счастье литературы». С. 172.

Власть и художественная интеллигенция. С. 213. Булгакову в выезде было отказано.

Там же. 21 июня Замятин был принят в Союз (см. письмо К.А. Федина Л.Н. и Е.И. Замятиным от 21 июня 1934 года: Переписка К.А. Федина и Е.И. и Л.Н. Замятиных / Вступ. ст., подгот. текста, коммент. Л.Ю. Коноваловой // Константин Федин и его современники: Из литературного наследия ХХ века. М., 2016. Кн. 1. С. 165).

Так, именование Бухариным в письме Сталину Стецкого «моим другом» есть издевательская ирония: 13 мая 1934 года Стецкий своим по сути доносительским обращением к Сталину, Жданову и Кагановичу спровоцировал дискуссию в Политбюро вокруг статьи Бухарина «Экономика советской страны» (Известия. 1934. 12 мая) и обмен – п о инициативе Сталина – резкими критическими репликами между Бухариным и Стецким. Рассылая их членам Политбюро 14 июля, Сталин заявил о правоте Стецкого в его критике статьи Бухарина (см.: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939. В 5 т. М., 2002. Т. 4: 1934–1936. С. 200–201). Это не помешало Бухарину еще раз повторить свою саркастическую квалификацию Стецкого («мой друг») в письме Сталину от конца июля – начала августа 1934 года при посылке ему текста доклада на предстоящем съезде писателей (Большая цензура. С. 329). Необходимо учитывать, что и Бухарин, и его адресат прекрасно помнили, что осенью 1928 года Стецкий, будучи одним из ближайших учеников и соратников Бухарина, фактически предал своего учителя, заявив о своем выходе из «правой оппозиции». Напоминание об оппозиционном прошлом вызывало у Стецкого ярость: в 1932 году он публично ударил М.А. Шолохова за шутку, напоминающую о событиях конца 1920-х годов (см.: Гронский И.М . Из прошлого: Воспоминания / Сост. С.И. Гронская. М., 1991. С. 219).

Colta.ru. 2019. 13 декабря.

Сахаровский центр, Москва, 28 февраля 2020 (www.sakharov-center.ru/article/poet-i-vlast-anatomia-cuda-o-mandelstame-1934-goda; время демонстрации документа на видео: 37′30″).

Отметим также грубые искажения самого текста документа: «социальный ряд, яд» вместо «социальный яд», сокращения в словах «антисоветский» и «контр революционный» (которые в оригинале даны полностью) и др.

Согласно журналу посещений кремлевского кабинета Сталина за интересующий нас период (между получением Сталиным письма Бухарина и датой пересмотра приговора Мандельштаму), Ягода был на приеме у секретаря ЦК ВКП(б) 5 и 10 июня 1934 года (На приеме у Сталина: Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным (1924–1953 гг.) / Научный ред. А.А. Чернобаев; 2-е изд. М., 2010. С. 132).

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 170–183.

Большая цензура. С. 295–296. Как известно, за два года до этого, в мае 1931-го, аналогичные пометы Сталин оставил на полях повести Андрея Платонова «Впрок», опубликованной в журнале «Красная новь» (1931. № 3): «Подлец» (дважды), «Дурак», «Пошляк», «Болван» и т.п. Резолюция Сталина на титульной странице повести гласила: «<���…> Надо бы наказать и автора и головотяпов [в редакции журнала] так, чтобы наказание пошло им „впрок“» (Власть и художественная интеллигенция. С. 150). Следствием сталинской резолюции было письмо Платонова 9 июня 1931 года в «Правду» и «Литературную газету» с отречением «от всей своей прошлой литературно-художественной деятельности, выраженной как в напечатанных произведениях, так и в ненапечатанных» ( Платонов А . «…я прожил жизнь»: Письма 1920–1950 гг. / Под общ. ред. Н. Корниенко, Е. Шубиной. М., 2013. С. 291). «Другого выхода нет. Другой выход – гибель», – писал Платонов 10 июня жене и сыну (Там же. С. 295). Адресованные Агранову и в Секретно-политический отдел ОГПУ агентурные доносы 1931–1934 годов на Платонова опубликованы (Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ, 1930–1945 / Публ. В. Гончарова, В. Нехотина // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. М., 2000. Вып. 4. С. 848–884; публикация во многом обесценена многочисленными купюрами, сделанными из-за требований ФСБ).

Мандельштам Н . Указ. соч. С. 227. Заметим, что аналогичные выводы из дела Мандельштама сделала и Ахматова, обладавшая тем же, что и Мандельштам, объемом информации. 1 октября 1935 года знакомый Л.Н. Гумилева А.П. Борин, вспоминая свое посещение дома Пуниных весной 1935 года, показывал в НКВД: «Ахматова обратила внимание присутствующих на то, что все-таки интересный человек Сталин. Мандельштам осужден за то, что писал стихи, направленные против Сталина, и тем не менее по инициативе Сталина было пересмотрено дело Мандельштама» ( Шенталинский В . Преступление без наказания: Документальные повести. М., 2007. С. 300).