Марк Уральский - Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Халуцианское движение — от слова «халуцим» (חֲלוּצִים, мн. число; ед. число חָלוּץ, халуц, буквально «пионер», «первопроходец»), включало в себя активистов заселения и освоения в Эрец-Исраэль; термин в широком смысле применяется ко всем, кто прокладывал новые пути в различных областях деятельности (экономической, социальной, научно-исследовательской и т. д.).

В качестве комментария к этому приписываемому Горькому высказыванию приведем мнение на сей счет Ю. М. Лотмана:

В сообщении Якова Бернштейна-Когана отмечается, что он тоже безуспешно просил Льва Толстого обратиться к русскому обществу с воззванием по поводу Кишиневского погрома. Впрочем, еврейская печать опубликовала тогда два частных письма Льва Толстого в том числе письмо к Шолом-Алейхему, где осуждается это злодеяние [Агурский-Шкловская. С. 496].

Интересно, что стихотворение Бялика «Дальнее плавание» (1891 г.), из которого приведены эти строки, не публиковалось по-русски в его сборниках, а следовательно было известно Горькому из какого-то приватного источника.

Воззвание было опубликовано 30 ноября 1911 года в газете «Речь» и перепечатана многими другими печатными органами в период следствия и подготовки к процессу Бейлиса. Вышло отдельным изданием в 1912 г.

Горький находился с Г. В. Плеханова в тесных отношениях, несмотря на то, что тот возглавлял враждебное Ленину меньшевистское крыло русской социал-демократии. Горький и Плеханов в это время встречались и много беседовали о деле Бейлиса, между ними шла также интенсивная переписка. Горький высказывает Плеханову свои опасения по поводу того, что дело Бейлиса может способствовать санкциям еврейских банковских кругов в отношении займов России (к этому сам Горький в 1906 г. призывал еврейских финансистов США в своем обращении «Не давайте денег русскому правительству» [ГОРЬКИЙ (III). С. 383–384] и международной изоляции России, что поставит ее в предстоящей войне, которая, как он предвидел, — уже не за горами, один на один против основного врага России — кайзеровской Германии.

12 мужичков — Горький имеет в виду присяжных заседателей, сплошь набранных специально из малограмотных крестьян (среди них только один человек был мелкий лавочник). В конце концов, «чудо» таки свершилось — именно эти люди вынесли Бейлису оправдательный приговор, хотя и не отвергли в принципе правомерность «кровавого навета» на евреев.

В эти годы официальный курс сталинской политики в еврейском вопросе медленно, но верно разворачивался в сторону тотальной ассимиляции евреев, к полному уничтожению их культурного и этнического своеобразия. Кульминацией этого процесса явились массовые репрессии против ведущих деятелей еврейской идишевской культуры. Отношение к ним Сталина в конце 1940‐х — начале 1950‐х гг. стало совершенно непримиримым. И почти все они были расстреляны, а организации, в которых они работали, — ликвидированы [КОСТЫРЧЕНКО].

В архиве сохранилось письмо А. Щербакова — советского партийного идеолога с репутаций ярого антисемита [КОСТЫРЧЕНКО (II)], к Сталину, где он сообщает о своих непростых отношениях с председателем правления СП СССР А. М. Горьким.

После нескольких разговоров, в которых я с ним далеко не всегда был согласен, он как будто несколько охладел, теперь опять отношения теплее, и, что самое главное, А. М. [Горький] стал прислушиваться к моим советам и считаться с ними. В отношении А. М. я исходил из того, что он великий пролетарский писатель, но он делает ошибки (недооценка роли писателей-коммунистов), которым потакать нельзя. Сейчас удалось помирить Горького с партгруппой и отдельными коммунистам.

В 4-х сборниках «Еврейская летопись» (1923–1926) печатались работы еврейских историков, которые были посвящены самым разнообразным темам — от истории кровавого навета в России до истории еврейского революционного движения 1880 — начала 1890-х гг.

В мартирологе еврейских поэтов и писателей, писавших на иврите, Ленский занимает особое место. Несмотря на оторванность от центров литературы на иврите, он достигает виртуозности в ономатопоэтических эффектах, его язык гибок, идиоматичен. Мотивы пейзажа России, столь распространенные в поэзии на иврите конца 19 в. — начала 20 в. (например, Х. Н. Бялик, «Ми-ширей ха-хореф» — «Из зимних песен»), Ленский обогатил яркими картинами сибирских метелей, ландшафта тундры, первым в иврит новой литературе воплотив атмосферу «Севера земли». Любовь и преданность Ленского ивриту отмечены жертвенностью. Отлично понимая, что ждет его в Советском Союзе 1920–30-х гг. за творчество на иврите, он сравнивал себя с одиноким зверем, затравленным врагами. Погибая в муках, он называет себя «последним поэтом, пишущим на иврите в чужой земле». Судя по письмам, Ленского прежде всего волновало, попадут ли его стихи в тель-авивские журналы. В одном из стихотворений он просит конвоира: «Дай мне допеть до конца мой гимн солнцу и благословить наслаждение его красотой». — см. [ЭЕЭ/article/12416].