Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Оставалось подумать о судьбе Толстовского музея и дома. Посоветовавшись с ближайшими друзьями, я решил просить Н. И. Троцкую назначить моей преемницей в музее Т. Л. Сухотину-Толстую, а ее заместителем М. О. Хороша (как человека энергичного, в подспорье к человеку с именем ). В Дом Толстого наметил, помнится, моего младшего брата Вениамина. Так все и было сделано: Татьяна Львовна стала завом Толстовского музея, Мотя Хорош – ее замом, а брат Вена – хранителем дома Л. Толстого. Я был благодарен маленькой, белобрысенькой женщине за это последнее выражение служебного доверия к одному из ее сотрудников.

После обоих «прощальных» собраний прошел еще почти целый месяц, пока мы, наконец, закончили свои сборы в путь. Некоторые друзья даже выказывали «разочарование», что после столь великолепных проводов я все еще не уехал.

– Как, вы еще здесь, в Москве?! – восклицал, при встречах на улице Кропоткина, В. А. Жданов. – Нет, это что-то невероятное! Мы вас провожали, провожали, а вы.

Казалось, в оставшиеся до отъезда дни я мог бы подытожить жизнь и работу в Москве за последние семь-восемь лет. Но на самом деле мысли о таком подытоживании вовсе не шли в голову. Москва, с ее гладкими, снежными, укатанными улицами, знакомыми домами, лицами и повседневными интересами, была так близка, так обычна, что близящаяся долгая разлука с нею, как это всегда бывает, казалась еще какой-то проблематичной, невозможной, легко отстранимой и не хватала за сердце. Это потом придут годы слез и воздыханий, потом будешь перебирать в сознании все, что пережил дома, вспоминать каждую пару любящих глаз, каждый косяк, каждую ступеньку родного дома и говорить себе, что только пережитое на родине и ценно, потому что было органично, почвенно, что все, чем ты жил за границей, являлось лишь суррогатом, подделкой, вынужденной заменой нормальной деятельности, игрой, имевшей одну цель: утешить и не дать жизни обратиться в бессмыслицу.

Теоретически человеку моих взглядов следовало бы в любой стране держаться так же твердо, просто, открыто, покойно и радостно, как дома, но практически это бывало очень трудно…

В Москве пережиты были горячие и полнокровные годы учебы, дружбы, любви, годы кипучей деятельности по созданию и оснащению двух музеев, годы идейной борьбы, общественные, ораторские успехи, годы общения с такими замечательными людьми, как Кропоткин, Ем. И. Ярославский, Нестеров, Л. Пастернак, Станиславский, Качалов, Михаил Чехов, Москвин, Германова, Нежданова, не говоря уже о старших друзьях Толстого П. И. Бирюкове, Ф. А. Страхове, И. И. Горбунове-Посадове и других.

Что мог бы я еще рассказать о них или, по крайней мере, о некоторых москвичах, о которых здесь еще не говорил или почти не говорил?

Глубокой признательностью полно мое сердце к прекрасному и очаровательному К. С. Станиславскому. Это была одна из самых замечательных, симпатичных и характерных московских фигур. Познакомился и встречался я с Константином Сергеевичем сначала на Толстовских вечерах. Вместе с сотнями и тысячами москвичей восхищался его красивой, величавой спокойной фигурой и не сходившей с губ, то широкой, то едва заметной чарующей, любезной улыбкой.

Однажды я пришел к К. С. Станиславскому по делу – если не ошибаюсь, по делу об очередном его выступлении на одном из Толстовских вечеров, – в помещение театра в Камергерском переулке, к вечеру, перед спектаклем. Константин Сергеевич принял меня в своей уборной, уже одетый для выступления на сцене. Шла солнечная комедия Гольдони «Хозяйка гостиницы», с красавицей Гзовской в роли Мирандолины, членом правления Толстовского общества Бурджаловым в роли маркиза Форлипополи и Станиславским в роли кавалера Рипафратта. Окончив деловой разговор, Константин Сергеевич предложил мне посмотреть спектакль, которого я еще не видал.

– Да, ведь теперь уже не достанешь ни одного билета! Наверное, все полно.

– А вот мы сейчас узнаем!

Константин Сергеевич вызвал инспектора театра Ф. Н. Михальского и попросил его предоставить мне место в театре.

– К сожалению, все полно, Константин Сергеевич! Свободных мест нет.

– В таком случае, предоставьте Валентину Федоровичу мое место!

– Слушаю.

– И, пожалуйста, предоставляйте Валентину Федоровичу место, когда бы он к вам ни обратился. А если все места, как сегодня, будут заняты, то предоставляйте мое режиссерское кресло.

– Слушаю.

Я от души поблагодарил Константина Сергеевича, просмотрел прелестный спектакль и еще раз навестил Станиславского, по его предложению, в антракте, когда он, усталый и даже несколько запыхавшийся, после утомительной сцены, отдыхал в своей уютной уборной, лежа на диване. Он как будто не торопился отпускать меня. Шел разговор без определенной темы, но милый, искренний и как будто сближающий собеседников, – впрочем, совершенно бескорыстных и ничего друг от друга не искавших.