Чтобы прочнее укрепить в сознании окрестного населения истину об исключительном историческом значении дома, принадлежавшего великому русскому писателю, и о необходимости щадить и оберегать этот памятник культуры, Отдел по делам музеев по инициативе С. А. Детинова поднял вопрос о переименовании Долгохамовнического переулка в улицу Льва Толстого. С просьбой о переименовании отдел обратился к Московскому совету рабочих депутатов.
С письмом отдела я посетил совет, помещавшийся там же, где и ныне, то есть в бывшем генерал-губернаторском доме на Тверской (ул. Горького), и вел там переговоры с членом президиума совета тов. В. П. Ногиным, серьезным чернобородым приземистым мужчиной, в черном пиджаке и в черной рубашке-косоворотке. Ногин не возражал против переименования улицы, но при условии, что против этого не будет возражать также районный Хамовнический совет. Разумеется, Отдел по делам музеев тотчас обратился с соответствующим ходатайством и к Хамовническому совету, который мне тоже пришлось посетить. Согласие совета на перемену названия было получено, и скоро Долгохамовнический переулок обратился в улицу Льва Толстого.
Добавлю, что не все с охотой отказывались от старомосковского, привычного названия переулка и что чувства противников переименования я лично тоже вполне понимал, но мне казалось, что в данном случае мы, москвичи, стояли перед необходимостью и что старым названием приходилось сознательно жертвовать, как я уже говорил, все во имя того же выдвигавшегося моментом дня требования о сохранении и спасении дома Льва Николаевича: о доме должны были помнить, на целость дома никто не смел покушаться!
Цель эта, по-видимому, была теперь достигнута.
На очереди стоял вопрос о восстановлении в подлинном, историческом виде внутреннего убранства дома. Как я уже говорил, все комнаты его, кроме кабинета Льва Николаевича, и сохранявшей два-три предмета старой обстановки спальни супругов Толстых, стояли пустыми. Я знал, однако, и знал именно от покойной С. А. Толстой, где находятся вывезенные из дома мебель и другие предметы домашней обстановки. Мало того, давно уже заинтересовавшись судьбой хамовнического дома и предполагая, что он может быть восстановлен в будущем и открыт как музей, я еще в те годы, которые мне пришлось провести в Ясной Поляне за работой по описанию библиотеки Л. Н. Толстого, предпринял нечто, могущее, как мне казалось, в будущем весьма пригодиться возможным реставраторам хамовнического дома. Именно в один или несколько долгих зимних вечеров, когда мы сидели с вдовой Льва Николаевича за круглым столом красного дерева в уютном яснополянском зале-столовой, я попросил ее рассказать мне точно, как были обставлены отдельные комнаты московского дома Толстых, и на основании этих рассказов тут же, в присутствии Софьи Андреевны и под ее контролем, сделал точные планы расположения мебели в зале, гостиной, столовой и др. комнатах.
Склады Кокоревского подворья, на которых сложена была большая часть мебели из дома Толстого к 1921 году, конечно, перестали быть собственностью частного владельца. Я разыскал то отделение Московского совета, за которым они теперь числились, и, опираясь на соответствующий мандат Отдела по делам музеев, добился разрешения на вывоз толстовской мебели со складов обратно в хамовнический дом.
К сожалению, оказалось, что часть мебели, считавшейся конфискованной (напр., письменный стол Софьи Андреевны, часть стульев красного дерева из зала и пр.), была уже выдана различным московским учреждениям, причем разыскать ее не представлялось возможным. Все остальное я вывез со складов, на нескольких подводах, в хамовнический дом.
Затем я отправился в бывшую квартиру Михаила Львовича Толстого. Она помещалась в доме Остроухова, в Трубниковском переулке. Сам М. Л. Толстой уже несколько лет тому назад покинул Москву и эмигрировал [107]. Квартира его была занята семьей одного советского служащего. Вещи, принадлежавшие Михаилу Львовичу, перемешались в ней с вещами нового жильца. Список толстовских вещей у меня был, но как разыскать и как вытребовать их у нового владельца квартиры? Ведь тогда не церемонились с вещами, покинутыми бежавшими «буржуями», и считали их просто за свои.
Тут помогло одно счастливое обстоятельство. Дом, где проживал когда-то во дворе М. Л. Толстой, не напрасно оказался домом Остроухова. Этим Остроуховым был Илья Семен[ович] Остроухов, известный художник и собиратель древних русских икон, автор прославленной картины «Сиверко», бывший попечитель Третьяковской галереи в Москве, лицо, игравшее когда-то выдающуюся роль в художественной жизни столицы. К нему-то я прежде всего и обратился, не заходя к владельцу бывшей квартиры Михаила Львовича. Остроухов, замкнутый и сумрачный старик с остроконечной седой бородкой, принял меня на выходившей на двор угловой террасе занимавшегося им по-прежнему хозяйского дома-особняка. Пока я выкладывал ему свое дело, он пристально и не произнося ни слова, глядел на меня. Не смущаясь, я договорил все до конца. Я верил, что человек столь высокого интеллекта, как Остроухов, не сможет не понять меня и отказаться мне помочь. Так оно и вышло.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу