Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

В отношении дружбы, казалось бы, между семьями Строгановых, Разумовских и Голицыных есть много общего. Действительно, уже первые письма, которыми княгиня Голицына обменивается со своими детьми во время путешествия по своим поместьям, изобилуют выражениями, указывающими на дружеский характер отношений между родителями и детьми [646]. Однако это сходство иллюзорно: на самом деле отношения матери с детьми, а также воспитателей со своими подопечными строятся на тотальном контроле за поведением ребенка и моральном насилии [647].

В этой переписке возникают также другие элементы, которые выдают традиционную систему воспитания. Например, в отношении воспитания девочки упоминаются музыка, осанка, которые важны не сами по себе, не как возможность получить эстетическое удовольствие или как показатель здоровья ребенка (хотя последнее и является важным аспектом воспитания), но как залог будущего успеха в обществе, где девушка может произвести впечатление своими «талантами» (умением танцевать, играть на музыкальном инструменте, рисовать) и своей внешностью [648].

Нельзя сказать, что новые веяния в воспитании совсем игнорируются Голицыными, но они применяют избирательно в основном принципы, которые к тому времени прочно вошли в моду. Так, отношение к телу и к физическому здоровью в целом следует новым тенденциям, о которых много писали в XVIII веке: длительные прогулки на свежем воздухе в любую погоду, закаливающие тело холодные ванны – все эти методы приняты на вооружение Голицыными и их гувернерами [649]. Однако гувернеры находят возможным сочетать их с традиционным корсетом для девочек, который вызывал отторжение у многих, включая Екатерину II, как явление, не способствующее физическому здоровью ребенка [650]. Против корсета выступает и семейный врач Голицыных – хорошо известный в то время в Петербурге придворный врач императрицы англичанин Роджерсон. Но для гувернантки главной целью остается оформление тела девочки: она боится, что у ее воспитанницы будут широкие плечи, что противоречит канонам светского общества [651].

Об обучении конкретным предметам в этой семье у нас сравнительно мало сведений, и здесь Голицыны не выделяются на фоне других семей русской элиты этого времени [652]: качество воспитания мало соотносилось с уровнем познаний в тех или иных предметах, скорее с общим набором умений, неотъемлемой частью которых были такие «искусства», как фехтование, верховая езда, танец и способность музицировать [653]. О занятиях танцем, например, гувернантка несколько раз сообщает матери своих учеников [654].

Как мы видели, многие гувернеры старались ограничить общение своих подопечных с людьми их круга, считая, в согласии с идеями Руссо, что общество, тем более придворное общество, не может положительно повлиять на ребенка. У Голицыных мы видим по этому вопросу несовпадение взглядов родителей и воспитателей, которое доходит почти до открытого конфликта. Мишель Оливье сильно ограничил все выходы своих учеников в свет, и только вмешательство родственников семьи вынудило его проявить гибкость и позволить воспитанникам некоторое светское общение и выходы в театр. Трудно сказать, идет ли здесь речь о сознательной оппозиции практикам высшего общества, как в случае Ромма, Демишеля и Жама. Однако, несмотря на то что Оливье и Ромм – люди совсем разного интеллектуального склада, они, по-видимому, разделяли недоверие буржуа к образу жизни аристократии. В случае Оливье к этому добавлялась, вероятно, этика швейцарских протестантов (Оливье были из Швейцарии), которая просматривается, например, в недоверии к театру. Супруги Оливье видят в театре источник разнузданности нравов, театра следует остерегаться прежде всего девочкам как натурам более восприимчивым. Сесиль Оливье не раз писала княгине Голицыной об «интригах», которыми наполнены пьесы, стараясь оградить ребенка от тлетворного влияния общества [655]. Мишель Оливье также невысоко ставит занятия литературой, что напоминает нам о презрении гувернеров круга Ромма к этому предмету: по приезде со своими воспитанниками в Страсбург он не позволяет Борису Голицыну заниматься литературой со свойственным тому увлечением, считая, что это вредит учебе. Гувернер отказывается купить своему ученику литературные журналы, не уступая даже просьбам матери своих воспитанников.

О занятиях русским языком с детьми Голицыных мы знаем очень мало. Кажется, братья пытались заниматься русским в Страсбурге, но без особого успеха. В возрасте примерно 14 лет кн. Борис сообщал матери, что был не способен переводить с французского на русский и что даже перевод с русского на французский вызывал у него большие трудности из‐за незнания некоторых русских слов [656]. И это при том, что близкие родственники делились с матерью молодых князей своей озабоченностью этим вопросом [657]. Во время пребывания в Париже у детей не было учителя русского языка. Возможно, сыграл свою роль опыт матери: она провела значительную часть детства за границей, плохо овладела русским, но обнаружила, что в России ее плохое знание родного языка ни в коей мере не помешало ее социализации в кругу высшей аристократии [658], где пользовались преимущественно французским. Все письменное общение между родителями и детьми в этой семье проходило исключительно на французском языке. Таким образом, тенденция екатерининского царствования в сторону изменения статуса русского языка в образовании дворянства, кажется, не повлияла на практику воспитания у Голицыных. То же можно сказать и об образовательном путешествии. Хотя по времени период путешествия кн. Бориса и Дмитрия Голицыных примерно совпадает с путешествием Павла Строганова, Голицыны не совершают путешествий по России до выезда за рубеж, хотя их родители не единожды покидали Петербург, отправляясь в свои имения, в то время как молодой Строганов до отъезда за границу побывал со своим гувернером в разных уголках России.