Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

В путешествии видели обязательное дополнение к знаниям, полученным во время учебы, своеобразное практическое приложение этих знаний, – а значит, в идеальном случае оно должно было следовать за пребыванием в университете. Более того, оно не могло начаться раньше, чем объем полученных знаний станет достаточно большим. «Можно ли путешествовать с пользой, не имея всех предварительных знаний?» – писал Геккель о своем ученике, испрашивая для него разрешение остаться в Страсбурге для дополнительных занятий. «Думаю, что он еще не способен извлечь всю пользу из путешествий» [1233]. Д. М. Голицын пишет прямо противоположное о юном Дмитрии, который, как ему кажется, готов странствовать: «Он уезжает отсюда, хорошо развив свой ум, и способен извлечь из путешествий большую пользу» [1234]. Таким образом, существовал ряд областей знания – история, география, политические и камеральные (экономические) науки, геральдика, древности, владение языками и, кроме того, во все большей мере новые науки, в которых молодой человек должен был продемонстрировать, что не терял времени даром и что все изученное отложилось в его умении писать и говорить. Массне превратил этот подход в систему, отзвуки которой, впрочем, можно обнаружить и в практической деятельности других гувернеров, и в теоретических работах: «Мы читаем вместе прекрасное сочинение о конституции Англии и то, что написал об этом предмете Монтескье. […] Затем стараемся понять прочитанное и обсуждаем друг с другом то, что поняли, и то, что слышим в наиболее ученых беседах, – вот истинное средство образования!» [1235]

Испытание самых разных способностей, предполагаемое путешествием, становится также вступительным экзаменом, дающим пропуск в общество. Отправляясь в путь, молодой аристократ должен обладать искусством завязывать отношения в наиболее рафинированных социальных кругах, уметь достойно себя держать в присутствии коронованных особ и их приближенных, в английских замках, французских салонах, на приемах у князей католической церкви, в любом хорошем обществе. Это важнейшее требование светскости, на котором настаивали многие русские семейства и которое порой входило в противоречие с необходимостью умерять расходы и упорядочивать образ жизни, – не говоря уже о проблеме азартных игр, – отчетливо звучит в письмах того времени. В результате «незнание света», вызывавшее сожаление при обсуждении гувернеров без опыта путешествий, как Блессиг или Бринкман, или, напротив, «знание света», столь ценимое нанимателями в гувернерах типа Сокологорского, Массне или Тимана, очевидным образом подразумевали и в русском, и во французском языке двойной смысл: «свет», «le monde» в значении высшего (придворного или аристократического) общества смешивался с «целым светом», «le vaste monde». Как следствие, начало путешествия было для молодого человека вхождением в «свет» в обоих смыслах слова. В своем письме-инструкции Сокологорскому, написанном в сентябре 1780 года, А. М. Голицын недаром хвалит «[…] знания, которые вы имеете о свете »*: эти знания, как он считает, будут необходимыми для троих молодых людей, вверяемых попечению гувернера. Далее в том же письме читаем: «Наука света для наших молодых людей столь же нужна, как и учение»* [1236]. Его двоюродный брат Дмитрий Михайлович так описывает идеального ментора: «человек приличный, имеющий привычку к путешествиям и обладающий хорошими манерами, способными внушать уважение и доверие, соединяющий их со знанием света и людей […]» [1237]Несколько позже Геккель, объясняя, почему гувернер Блессиг не может быть хорошим наставником для Бориса и Алексея в их поездке, использует, в свою очередь, тот же язык: «Ему чуждо знание света » [1238].

Двойственность слова «свет», совмещающего значения «высшего общества» и «большого мира», позволяет нам лучше разглядеть скрытую философию европейского образовательного путешествия. Нацеленное на приобретение разносторонних знаний, оно в то же время было средством утверждения и самореализации аристократии в качестве социальной элиты: успех путешественника рассматривался как социальный успех в самом прямом смысле слова. Показательно, что в 1756 году Ф. А. Бехтеев, временно исполнявший обязанности посланника в Париже, писал о бароне Строганове: «Он […] вояжем своим сделал честь отечеству»* [1239]. Амбивалентность идеи, подразумевавшей формирование безукоризненно воспитанного человека и вместе с тем члена русской аристократической элиты, стремящегося быть достойным своего звания и общественного положения, – в сущности, классическая двойственная ситуация, возникающая из‐за слияния в одном лице человека вселенной и знатного дворянина, – отчасти отражалась в комплиментах и увещаниях, с помощью которых старшие родственники призывали молодых людей показывать себя во время путешествий с самой лучшей стороны или по меньшей мере использовать эти путешествия к собственной выгоде, насколько позволяли средства. «Путешествуйте […] с должным вниманием, столь необходимым для человека знатного рода», – писал А. М. Голицын своему племяннику Николаю [1240]. В 1780 году в письмах к Сокологорскому он упоминал «совершенное воспитание» и знания, какими должен обладать «дворянин, хорошо рожденный»* [1241].