— Пошли, дети, — сказал я. — Нам пора.
— Что случилось, папа? Он умирает? — спросила Шеннон. Кристин и Калеб заглянули в комнату, потом посмотрели на меня.
— Он чувствует, что умирает, да, — ответил я, едва в силах сдержать слезы. — Здешние люди как будто знают, когда им пора. Но я надеюсь, вы запомнили, как он себя вел. Он не боится. Он верит в Иисуса Христа. Он знает, что попадет на небеса. Я тоже хочу уходить так.
Мне казалось, я только что видел святого.
Мы отказались от кофе с печеньем, которое предложили родственники, объяснив им, что нам нужно кое с кем встретиться в Аусилиа-доре, прежде чем садиться на «рикрейю». Запустив мотор и направив лодку по течению, я снова в который раз задумался о характере кабокло. Лишения научили меня правилу: если видишь на берегу Амазонки или ее притока дом — это спасение. Его обитатели, которых ты никогда в жизни не встречал, придут тебе на помощь в трудную минуту. Приютят, накормят, если надо, отвезут на лодке туда, куда тебе надо попасть. Отдадут последнее.
Это кодекс Амазонии. Сегодня ты помогаешь другому в беде, потому что завтра в беду можешь попасть сам. Чистейший пример Золотого правила нравственности.
И все же одну особенность кабокло я понять не могу: их расизм по отношению к индейцам. Они часто говорят мне: «Даниэл, мы те же индейцы, но мы научились трудиться. Мы неленивые. Никто нам просто так ничего не дает. Мы не любим индейцев, потому что они попрошайничают и им всегда помогают больше, чем нам».
Интересно, что сами кабокло называют словом «кабокло» именно индейцев. Себя они так почти никогда не называют, только в шутку. Их самоназвание — «рибейриньюс» (речные жители) или даже — чаще — просто «бразильцы».
Отношение кабокло к индейцам надо принимать в расчет, если вы хотите найти неизвестные или малоизученные племена в амазонском бассейне. Часто о том, живут ли поблизости индейцы, знают только кабокло. Однако у них нельзя спрашивать: «Есть ли здесь индейцы, которые сохранили свой язык?» Если вы хотите это выяснить, то правильный вопрос — по крайней мере, в некоторых частях Амазонии — будет таким: « Tem caboclos por aqui que sabem cortar a giria? » ‘Есть тут кабокло, которые умеют говорить на жаргоне?’ Истоки такого, в общем-то, странного выражения становятся понятны, если достаточно долго поговорить с кабокло: они не считают речь индейцев полноценным языком и считают, что все разные индейские языки — на самом деле одно и то же.
Кабокло считают себя бедными и готовы пойти на многое, даже рискнуть жизнью, чтобы поправить свои дела. Как и большинство людей в западной экономике, они хотят расти. Они очень обостренно чувствуют собственную бедность. Пираха, в свою очередь, хотя у них вещей меньше, чем у кабокло, не знают, что такое «бедность», и довольны материальной стороной своей жизни.
Интерес кабокло к деньгам стал отчетливей всего в дни золотой лихорадки в Порту-Велью, в конце восьмидесятых. Тогда на реке Мадейра и ее притоках нашли золото. Тут же города по ее берегам расцвели, особенно Порту-Велью. Многие кабокло стали старателями и разбогатели — по крайней мере ненадолго. Разведка золотых жил — труд опасный и невероятно тяжкий. Кабокло, никогда не учившиеся нырять, добровольно соглашались надевать водолазный шлем, спускаться в кромешной тьме на пятнадцать метров в глубину илистых вод Мадейры, кишащих анакондами, скатами и кайманами, и там водить по дну широким шлангом вакуумного насоса в поисках золотого песка.
С баржи к водолазу поступал воздух. На палубе другие такие же кабокло обслуживали систему фильтров, в которой с помощью флотации в ртути золото отделялось от песка, камней и прочего мусора. Загрязнение реки Мадейра ртутью стало серьезной проблемой.
Если водолаз находил золото, за кислородный шланг тянули, чтобы просигналить: не уходи с этого места. Это было очень опасно: если на соседней барже замечали, что здесь золото поступает, а у них ничего нет, могло дойти и до убийства. Не одну команду баржи вот так целиком вырезали соседи-старатели. После этого кислородный шланг водолаза просто обрезали и отправляли к нему своего — прикончить, если тот еще не умер.
Мой приятель Жуарис, сын Годофреду Монтейру, пошел в водолазы. Он рассказывал, как во время первого погружения у него пошла из ушей кровь. «Но отступать нельзя, если хочешь разбогатеть», — советовал он мне.
Он и правда начал зарабатывать. В какой-то момент он добывал столько золота, что ему удалось расплатиться по долгам отца, купить в городе дом, завести дело — торговлю мороженым на улице — и купить себе синтезатор, чтобы начать выступать с песнями в соседнем городке Умайта. В конце концов золото кончилось, но оно принесло пользу амазонскому хозяйству благодаря трудолюбию кабокло и других бедняков. Баржи принадлежали богатым, но золото намывали бедные.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу