3.1.2.
Детективные романы и рассказы отличаются от остальных текстов о тайне главным образом тем, что рисуют такой таинственный мир, для которого невозможно самоозначивание, самораскрытие, коль скоро авторефенция угрожала бы преступнику лишением жизни или свободы. Тайна в детективном повествовании разоблачается извне. Сыщик, демаскирующий преступника, играет роль уникальной фигуры среди других персонажей детективной истории по той причине, что его знание о случившемся оказывается равным по объему авторскому знанию — тому, что Э. Блох назвал «das Vor-Geschichtehafte» [39] Ernst Bloch, Philosophische Ansicht des Detektivromans (1965). — In: Der Kriminalroman II. Zur Theorie und Geschichte einer Gattung, hrsg. von J. Vogt, München, 1971, 327.
. Этим совпадением компетенций героя и автора объясняется тот факт, что фигура детектива сохраняет идентичность во всех — образующих серию — сочинениях одного и того же писателя. Сыщик не заместим, будучи в известном смысле двойником автора.
В недетективных текстах, имеющих дело с загадочными ситуациями, мир тайны конституируется как «говорящий» мир, как поставляющий информацию о самом себе — в результате ли оживания мертвого (таково явление графини Германну), или божественного откровения (в «Портрете» Богородица сообщает о том, как люди могут избавиться от дьявольского творения), или исповеди (рассказ Катерины о ее прошлом в «Хозяйке»), или неосторожного пробалтывания (как это имеет место в «Живом трупе»), или прозрачного намека (после исчезновения Лопухова Вера Павловна получает письмо от неизвестного, однако легко распознает авторство самого пропавшего героя), или намерения изолированного коллектива заманить к себе жертву (сектанты позволяют Дарьяльскому участвовать в радениях и затем убивают его) [40] В некоторых произведениях два пути раскрытия тайны — извнутри и извне — перекрещиваются. Таков, к примеру, «Гамлет», где убийство разоблачается и чудесным образом, и посредством уловки. Ср. о «Гамлете» и детективном жанре: Peter Fischer, Neue Häuser in der Rue Morgue. Entwicklungen des modernen Kriminalromans (1969). — In: Der Kriminalroman I …, 185–186.
.
Почти полное отсутствие в русской культуре детективного жанра было бы естественно вывести после всего сказанного из того, что она создавала себя в качестве исключительной, раз русское государство в течение длительного времени после падения Византии было практически единственным гарантом и хранителем православия. Автор, принадлежащий к исключительной культуре, с неизбежностью мыслит тайну распахиваемой извнутри. Русской литературе известен по преимуществу антидетектив (например, «Преступление и наказание»), в котором повествователь перспективирует описание, занимая точку зрения преступника и делая тем самым знание о том, что могло бы быть тайной для читателей, их достоянием уже на входе текста [41] О других аспектах типичной для русской литературы эквивалентности повествователя и преступника см.: Igor Р. Smirnov, Die radikale Wahl. — Wespennest, 1994, № 96, 60.
.
Поскольку исключительная культура конституирует таинственное как постижимое лишь извнутри, постольку она бывает склонна предпринимать все возможное, чтобы отгородиться от покушений на проникновение в ее тайну извне. Мессианизм русской культуры, надеявшейся сказать миру новую правду о нем, срастается поэтому с изоляционизмом. В период «построения социализма водной, отдельно взятой, стране», последовавший за неудачей Гамбургского восстания в 1923 г. и вместе с ним — мировой революции, верх взяла вторая из названных тенденций. Антидетективную функцию в литературе социалистического реализма приняли на себя тексты, прославлявшие героев, которые ни при каких обстоятельствах не выдавали по ходу следствия тайну (часто тайну убийства — ср. хотя бы поведение на допросах подпольщиков в «Молодой гвардии» Фадеева) [42] Выходя за пределы русской культурной ситуации, обратим внимание на то, что интерес к таинственному (и к средствам зашифровки художественного сообщения, и к загадкам бытия) тем выше, чем в большей степени писатель идентифицирует себя как противостоящего окружающей его культуре, как ту ее часть, которая исключает целое, — ср. об увлечении оккультными науками в европейском авангарде: Mircea Eliade, Das Okkulte und die modeme Welt. Zeitströmungen in der Sicht der Religionsgeschichte (übers. von O. Vogel), Salzburg, 1978, 58 ff.
.
3.1.3.
Кроме произведений, утверждающих присутствие тайных областей жизни, существуют и многочисленные произведения, ставящие под сомнение наличие тайного бытия, компрометирующие тайну.
Читать дальше