Рудольф Арнхейм - В параболах солнечного света

представляет собою порочный круг: «цель органа заключается в его назначении». Чтобы отвергнуть этот подход, Бюхнер описал природу художника как l’art pour l'art variety , и таким образом он увидел в творении природы демонстрацию первичного Закона Красоты. Это придало теории эволюции новое направление в понимании целей природы.

Фотограф, которому я позировал, сказал мне: «Расслабьтесь. Не надо менять выражение вашего лица, измените только немного ваши мысли».

В предисловии к своей книге Каспар Лаватер пишет: «Бог покровительствует тем, кого он любит за их непроизвольную склонность к чтению».

Может ли «чёрное искусство» быть понято белыми людьми? Этот вопрос может задать только тот, кто не знает, как ограничено наше понимание искусства. Понимаем ли мы африканское или греческое искусство? Понимаем ли мы живопись Матисса или акварели нашего соседа?

Когда я переводил на немецкий язык мою книгу «Визуальное мышление», я почувствовал, что мои мысли, выраженные по-немецки, кажутся слишком упрощенными. Было ли это связано с тем, что уже 30 лет я выражал свои мысли по-английски? Или в ментальности, которую создает английский язык, меньше нюансов? Может быть поэтому английские интеллектуалы получают удовольствие от того, что они приводят цитаты на немецком языке. В целом англо-саксонский способ мысли более практичный. Но вместе с тем в Англии существовали и Мильтон, и Шекспир.

Великие писатели, которым мы приписываем величие мысли, опровергают наше привычное психологическое представление, что зло не присуще природе человека, но чаще всего является реакцией на неблагоприятные обстоятельства. Но Мефистофель и Тартюф — это злодеи по природе. Шекспир намекает на то, что Ричард III, Макбет и Яго рождают зло Шекспировские злодеи не раскаиваются, как не делает это и Эдип. Они получают то, что заслуживают.

Даже когда Уолт Дисней стал главой огромной кинокомпании, он сам записывал писклявый голос Микки Мауса, потому что он не нашел никого, кто мог бы правильно пищать. Но разве это не касается всех нас. Я провел месяц, занимаясь переводом моей собственной книги «Визуальное мышление» на немецкий язык, потому что я не доверял никому, чтобы моей текст пищал правильно.

Шопенгаэр как-то сказал о вреде шума: «Глубокий ум живет в вечном мире со зрением, но находится в постоянной войне со слухом».

«Доктор Фаустус» Томаса Манна — это не исторический роман, хотя в нем рассказывается о времени и людях, которые читатель хорошо знает. Исторический роман заставляет читателя верить, что рассказанная история действительно имела место, тогда как Манн использует принцип монтажа, при котором рассказчик оказывается изобретенной фигурой. Комбинация исторического и изобретенного создает гибридную онтологию. В этой двойственной реальности исторические фигуры называются, но они действуют только тогда, когда становятся воображаемыми.

Поздняя картина Тициана «Похищение Европы» рассказывает не столько известный миф, скорее это рассказ о судьбе старого человека. Бык здесь не несется со своей добычей на спине, а стоит в воде и смотрит на зрителя с меланхолическим видом. Мужественность быка трагически отягчено женской ношей, видно, что старый Зевс страдает от своих привычек. В этой поздней работе художник показывает миф через призму человеческой судьбы.

Я всегда верил, что произведения искусства пациентов могут иметь терапевтический эффект, если они будут выражать свои мысли с той чувственной непосредственностью, с которой работает художник. Но недавно я видел серию рисунков Джексона Поллака, сделанную в то время, когда он получал психологическое лечение, и убедился, что они не годятся для терапии через искусство. Он не позволяет своим личным импульсам доминировать в живописи или рисунке, потому что он всегда руководствуется стремлением художника выражать общие условия человеческого существования. Если бы он переборол этот свой долг, он, быть может, помог бы своему врачу, но погиб бы как художник.

Студентам предложили показать различные функции произведения искусства на примере трех скульптур «Давида» Микеланджело, находящихся во Флоренции. Оригинал находится в Академии, он — вне времени и пространства как произведение великого мастера, великолепно изобразившего юношескую фигуру. У входа в Палаццо Веккио стоит другая скульптура, символизирующая силу и смелость молодой республики. Она была установлена городскими властями, чтобы продемонстрировать справедливость и храбрость. По площади Микеланджело в окружении машин, торговых лавочек и кафе стоит третий Давид, посещаемый тысячами туристов. Это используемый коммерцией символ и не случайно, что его копии самых разных размеров являются самыми популярными сувенирами.