Со времени провозглашения независимого королевства Швеция стремилась упрочить свой европейский имидж как в символической репрезентации политической власти, так и в области культуры и науки. Шведские монархи сознавали, что, как указал еще Гоббс в своем основном правиле о роли власти, «богатство, знания и честь» есть атрибуты государственного величия, «хотя и разных видов» [690]. В этих областях потребность Швеции наверстать упущенное была особенно велика. Однако соответствующий энтузиазм и готовность к действиям, и притом на стороне короны, имелись лишь у придворной аристократии, а также у церковных верхов и светского чиновничества. Свидетельства этого присутствуют в шведской реформации и в глубоко укоренившейся вскоре лютеранской культуре вероисповедания, точно так же как и в высокой гуманитарной образованности и риторическом искусстве канцлера Акселя Оксенштерны или короля Густава Адольфа либо в архитектурных пристрастиях, следуя которым многие из шведских дворянских родов взялись за усовершенствование своих замков и городских домов.
В известной мере высшей точки это стремление шведских властей и политических элит к общеевропейскому престижу достигло в се редине XVII в. и воплотилось в дочери Густава Адольфа Христине – королевской «сивилле севера», остроумие и художественный вкус которой вызывали восхищение. И не в последнюю очередь поэтому ее относительно мало ругали за переход в католичество. В последние недели большой религиозной войны (Тридцатилетней войны 1618–1648 гг.) именно королева Христина побудила своих генералов, действовавших в Центральной Европе, прежде всего в Богемии, захватывать у врага возможно больше книжных собраний и произведений искусства, чтобы таким образом перенести в Швецию блестящие образцы европейских художественных сокровищ.
Культурный трансферт как результат военной добычи, который тогда не воспринимался как затрагивающий честь, был присущ всем воюющим сторонам и стал для скандинавской окраинной и пороговой державы самым эффективным и быстрым способом приумножить культурный капитал и совершить гигантский рывок в упомянутой гонке с европейскими, особенно датскими, конкурентами. Этот шанс шведские войска уже использовали в 1620-х гг. в Прибалтике, а потом еще раз с большим размахом после захвата Мюнхена в мае 1632 г. Тогда Густав Адольф во время своего десятидневного пребывания в баварской столице позволил разграбить кунсткамеру и библиотеку курфюрста Максимилиана I и при этом захватил не один экземпляр коллекции, похищенной десятью годами ранее в Гейдельбергском замке [691]. Самая большая возможность захватить в качестве военных трофеев культурные ценности, которая, однако, была последней, поскольку уже успешно проходили мирные переговоры в Мюнстере и Оснабрюкке, представилась затем в конце 1640-х гг. в Богемии. В богемских областях империи Габсбургов имелись громадные книжные фонды многочисленных библиотек городов, монашеских орденов и епископств, замки и дворцы аристократии украшали произведения искусства, картины и скульптуры выдающихся мастеров. Особенно знаменито было собрание императора Рудольфа в Праге [692]. В то время как мы имеем довольно полное представление о потерях королевских художественных собраний и библиотек в Богемии, вряд ли можно измерить потери аристократии и городских верхов. Большие, чаще всего церковные библиотеки в бóльшей или меньшей степени целиком отправлялись морем в Швецию. Среди них были такие, как библиотека основанного в XII в. на горе Страхов монастыря премонстратов, так называемая Розенбергская библиотека, библиотека Пражского епископального капитула, а также огромные фонды университетской библиотеки в Ольмютце и Дитрихштайнской епископальной библиотеки [693]. Как свидетельствует перемещение по разным направлениям культурных ценностей наивысшего уровня в качестве военной добычи, реконструированное сегодня путем лишь отдельных изысканий, к этим библиотечным фондам причисляются ценные книги гуманитарной библиотеки голштинской аристократии и датского советника Хайнриха Рантцау, которую захватил в 1627 г. Альбрехт Валленштейн в замке Брайтенбург, принадлежавшем роду Рантцау, и подарил пражской иезуитской школе [694].
Невозможно переоценить исключительное научное, культурное и историческое значение приобретенных во время Тридцатилетней войны посредством военной добычи шведскими библиотеками и собраниями произведений искусства [695]. Однако если рассматривать эти приобретения в связи с государственной политикой периода раннего Нового времени и с врожденной необходимостью верховной власти демонстрировать свою мощь обладанием соответствующим культурным капиталом, то станет очевидно, что ярко выраженный интерес Швеции к высоким образцам искусства и науки как к военной добыче был совсем не случайным. Так же это не было выражением естественного инстинкта норманнов захватывать все, что только ни попадет в руки, как это, по-видимому, любили приписывать викингам раннего Средневековья.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу