Array Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия - история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

Об этом свидетельствует и принципиальное изменение, намечающееся, кажется, в настоящее время в деликатном вопросе об окончательном местопребывании произведений культуры и искусства, решение которого никогда не может быть удовлетворительным. До недавнего времени первостепенное значение имело стремление к реституции. Так, уже в XVII в., когда потерпевшие поражение государи и государства всеми средствами пытались отвоевать у грабителей утраченное или же возвратить себе выдающиеся произведения ради связанной с этими шедеврами культурной идентичности, однако, прежде всего, они руководствовались в этом стремлением не потерять лица в глазах европейской общественности. Ведь даже в «Европейском театре» Мериана недвусмысленно сообщалось в конце мая 1649 г., что «завоеванные в Праге императорская кунсткамера и библиотека […] прибывают в Стокгольм [и…] cледует усердно взяться за расположение их на особых местах» [700]. Например, баварский курфюрст Максимилиан уже в 1634 г. старался вернуть свою захваченную шведским королем кунсткамеру в обмен на шведского военачальника графа Густафа Горна, попавшего в его руки. Во время переговоров в Вестфалии императорская сторона потребовала реституции архивов и «другого движимого имущества» и смогла внести в мирные договоры соответствующее, хотя и неточное предписание [701]– правда, без больших реальных последствий. Еще в XVIII и XIX вв. Стокгольм и Упсала были местами паломничества чехов, стремившихся найти там подтверждение своей национальной и культурной идентичности [702].

Сегодня все по-другому. Современные дискуссии о местопребывании и об использовании произведений искусства как военной добычи давно уже не направлены преимущественно на репрезентацию власти или, как в XIX в. и в большей части ХХ в., на национальную и культурную идентичность. Речи не идет ни о трофеях Швеции раннего Нового времени, ни о трофеях Советского Союза во Второй мировой войне, хотя с Россией еще ведутся переговоры об их возврате, а также и Швеция в конце ХХ в. еще раз была вынуждена возражать в ответ на просьбы о возвращении части трофеев Тридцатилетней войны. Однако в обоих случаях такие политические требования, касающиеся престижа, давно уже больше не находятся в центре внимания. Лучше сказать, преимущество имеют отбор и реставрация трофейных фондов, как и представление на всеобщее обозрение их выдающихся произведений на выставках и в каталогах. В соответствии с тенденциями и в контексте современного выставочного дела вопрос о «перемещенных ценностях» иногда возникает вновь, как, например, проявилось в актуальной дискуссии о передаче во временное пользование в Каир для экспонирования хранящейся в Берлине скульптуры Нефертити [703], о смысле или бессмысленности его обсуждения не стоит здесь судить. И при хищении произведений искусства речь больше не идет ни об идентичности, ни о власти. Соответствующие претензии можно было бы удовлетворить лишь радикальным решением о возврате. Сегодня в первую очередь разрешается вопрос о выдаче во временное пользование и гарантии сохранности культурного фонда, первоначальную национальную принадлежность которого нельзя уже установить, но который относится к мировому культурному наследию. Может быть, в недалеком будущем в Праге могут быть выставлены для публичного обозрения основные произведения из богемских трофеев раннего Нового времени в исторической экспозиции, совместно организованной чехами и шведами. Во всяком случае, подготовить ее было целью международной конференции ученых, созванной летом 2006 г. в Стокгольме чешским посольством в Швеции и шведской национальной библиотекой, где сегодня находятся некогда богемские книжные фонды [704].

Эта перемена отношения к культурному наследию отражается и в интересе общественности. Сегодня в ее представлении памятники культуры, как, например, получившие шумную известность сокровища Шлимана из советских трофеев или пользующийся дурной славой знаменитый «Codex Gigas» из военной добычи Швеции не выступают более как объекты национальной идентичности. В последнем случае речь идет об овеянной мифами гигантской древней рукописи, которая возникла в XIII в. в богемском бенедиктинском монастыре в Подлажице и из-за необычных иллюстраций, изображающих дьявола, приобрела известность как библия дьявола [705]. Стало быть, говорится о произведении культуры, которое кажется непригодным для того, чтобы символически представлять историческую идентичность светского общества современной Чехии ни своим происхождением из средневекового монастыря, ни даже мифом о своем магическом, иррациональном возникновении – будто бы кодекс написан с помощью дьявола.