Array Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия - история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

В конце XVI в. почти каждый член европейского сообщества государств создал собственную программу репрезентации своих властных политических притязаний и соответственно своего позиционирования внутри статусного ранга в иерархии государств того времени. Это касалось как княжеств (курфюршеств) и королевств, так и республик – следует привести лишь два примера – республики Северных Нидерландов, которая самым тщательным образом оберегала «величие государства» («de eer en hoogheid van de staat») [685], или Венеции, которая упорно защищала свои претензии на королевский ранг, основанные на королевской короне Кипра, и на занятие соответствующего места в европейской системе государств, главным образом в противоположность притязаниям Савойи на ту же корону. Этому служили пропагандировавшие величие государства монументальные картины, такие как «Катарина Корнаро передает корону Кипра дожу Агостино Барбариго» Пальмы иль Джоване, находящаяся в настоящее время в Берлинской картинной галерее. В некоторых случаях корона Кипра как символ и атрибут статуса государства служила даже поводом для решительного политического демарша, как это случилось в 1675 г., когда на похоронах герцога Карла Эммануэля II императорский двор в Вене по политическим союзническим причинам во время траурной церемонии дополнил савойский герб короной Кипра. Этот акт вызвал немедленный протест венецианского посланника [686]. Как оба названных государства в Северной Италии – Савойя и Венеция, так и скандинавские государства-соседи Дания и Швеция на протяжении столетий упорно вели спор за корону на гербе.

Разумеется, в случае соперничества по поводу герба между Швецией и Данией речь не шла о королевском статусе обеих монархий как таковом. В отличие от случая с республикой Венецией и герцогством Савойей, для Швеции и Дании статус королевства был неоспоримым. Сомнению подвергалось только право Дании оставить после расторжения Кольмарской унии между Данией, Норвегией и Швецией в своем гербе три короны, поскольку на это право исключительно претендовала отныне независимая Швеция, которая первой из скандинавских держав уже в период расцвета Средневековья имела герб с тремя коронами, восходящими, пожалуй, к трем Святым королям. Когда после окончательной отмены Кольмарской унии в 1523 г. Дания сохранила герб с тремя коронами, прежде принадлежавшими союзу трех государств, Швеция усмотрела в этом неправомерное, с ее точки зрения, притязание на ревизию шведской независимости.

Швеция, которая как страна, достигшая более высокого ранга в европейской иерархии государств и монархий, и «пороговая держава» как в культурном, так и в политическом отношении по сравнению со старшей ведущей скандинавской страной Данией, должна была действовать наступательно. Она не могла долго терпеть такое неопределенное положение в употреблении и в содержании герба, что не могло исключить и принятие военного решения.

Ведшаяся между обоими соперниками в 1563–1570 гг. Первая Северная война или «война трех корон» несомненно была частью борьбы за политические и экономические интересы в районе Балтийского моря, которую мы традиционно считали борьбой за доминирование на Балтике и разжиганию которой именно в эти десятилетия активно способствовал вакуум власти в Прибалтике, в частности, и вследствие упадка Ливонского ордена [687]. И все-таки название того времени как «войны трех корон» отражает существенный фактор, характеризующий сложившуюся тогда политическую ситуацию, а именно презентацию силы, от которой все зависит в еще не окрепшей системе государств. Убедительным образом это доказывает эпизод, который повлек за собой – мог повлечь за собой начало открытых военных действий. Этот эпизод имеет немаловажное значение, поскольку в нем, как это вытекает из основного правила Гоббса, необходимость как для вновь возникших, так и для перешедших в высший ранг государств защищать или укреплять репутацию своей власти. И первым и самым главным для этой репутации являлась неприкосновенность «чести и величия» государства, в случае с королевствами это означало отождествлять себя с державой собственной правящей династии. В 1563 г. для Дании и Швеции эти «честь и величие» и вместе с тем статус внутри складывающейся европейской системы государств символически представлялись не чем иным как оспариваемым ими гербом с тремя коронами. Если говорить о конкретном проявлении названного конфликта по поводу государственных символов, то он имел место в мае 1563 г., когда датский и шведский флоты встретились у Борнхольма. Унаследованные и церемониально закрепленные условия власти требовали при встрече кораблей обеих стран в открытом море взаимного приветствия артиллерийским салютом, однако, хотя дипломаты Дании и Швеции еще вели переговоры о мирном разрешении спора о гербах и датский Ригсрод уже был готов утвердить мирное соглашение [688], но исход встречи двух флотов у Борнхольма был предопределен. Ибо уступка непременно должна была повредить «репутации власти», так как пропаганда противника немедленно обнародовала бы ее, а официальные юристы затем оценили бы ее как прецедент государственного права. Как в случае невыясненного протокольного прецедента у послов, так и здесь был один лишь путь избежать открытого столкновения. Он состоял в том, чтобы оба флота и в конечном счете каждый отдельный шведский и датский корабль осознанно соблюдали бы дистанцию по отношению друг к другу. Однако шведский адмирал Якоб Багге полагал, что «уйти с дороги» вряд ли было бы возможно без потери лица для Швеции. Флотоводец считал такой шаг недопустимым, так как у него было в высшей степени деликатное поручение – встретить в Ростоке Христину, дочь ландграфа Филиппа Гессенского, готовившийся брак с которой короля Эрика XIV должен был укрепить международную аристократическую репутацию молодой династии Ваза [689]. В итоге соображения престижа взяли верх над осторожностью, и разразившийся инцидент стал решающим поводом к войне.