Array Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков

Следующая сцена встречала Елизавету в конце Корнхилл, и это снова была арка с тремя порталами, перекрывавшая всю улицу. Впрочем, как и в предыдущем, да и в последующих случаях, Малкастер избегает называть ее триумфальной аркой и, тем более, употреблять запретное слово «римский». В центре арки (то есть на третьем уровне над центральным порталом) располагался трон, на котором восседала девочка в имперской короне, представлявшая Ее Величество. Ее трон был «Троном Достойного Правления», и поддерживался он четырьмя доблестями: Истинной Религией (Pure Religion ), Любовью Подданных (Love of Subjects), Мудростью (Wisdom) и Правосудием (Justice). Каждая добродетель попирала ногами два порока. Истинная Религия – Суеверие и Невежество, Любовь Подданных – Мятеж и Непокорство, Мудрость – Глупость и Тщеславие, Правосудие – Низкую Лесть и Взяточничество [1133]. Над всей сценой находился герб Англии, а перед ней – ребенок, который в стихах по-английски объяснил смысл сцены.

По своей схеме эта сцена очень похожа на Трон Правосудия Соломона, поддерживаемый также четырьмя добродетелями. Тем не менее, две добродетели из четырех не совпадают – вместо Милости и Мира представлены Истинная Религия и Любовь Подданных. Первый образ, разумеется, объясняется усилившейся конфессионализацией общества. Второй является первой демонстрацией важного символа елизаветинского мифа – любви между королевой и ее страной. Елизавета черпает свою божественную силу в любви, но это любовь подданных [1134]. Однако можно вспомнить, что эволюция этой части елизаветинского мифа привела к формированию легенды о браке Елизаветы и Англии, что является традиционной брачной метафорой отношений государя и города или страны. Реализовать ее, с учетом пола Елизаветы, в рамках символического пространства процессии было вряд ли возможно ввиду отсутствия подходящих визуальных образов, хотя в рамках чисто литературной легенды она вполне могла существовать.

Несколько по-иному интерпретировал эту сцену Клиффорд Гирц. Во всех процессиях Елизавету сопровождали аллегорические фигуры различных доблестей. Подчеркивая, что «харизма составлялась из популярных символов доблести, веры и власти, которыми обладала королева», он пришел к выводу, что «политическое воображаемое… жило в моральных абстракциях, воплощенных в эмблемах. Елизавета была Мудростью, Миром, Совершенной Красотой, Чистой Религией (в Гертфорде она была даже Безопасностью на Море) в той же степени, в которой она была королевой» [1135]. Аллегорические фигуры в этом случае составляли основу царственной магии Елизаветы в королевстве, «где верования были видимыми, а Елизавета была самым ярким из них» [1136].

Кроме того, разумеется, в этой сцене был очень силен дидактический аспект. Сама дидактичность и контрактность отношений подданных и государя станет одной из важнейших особенностей не только этой процессии Елизаветы, но и всех последующих.

В конце Соперс-лэйн была новая сцена, как и прежде – в виде арки с тремя порталами. На трех уровнях арки сидели восемь детей: на верхнем– один, на среднем три и на нижнем четыре. Эти восемь детей представляли восемь Блаженств из Нагорной Проповеди (Мф. 5:3-10). Над сценой была надпись: «эти восемь Блаженств, выраженные в пятой главе Евангелия от Матфея, обращены на нашу суверенную леди королеву Елизавету» [1137]. В речи, разъяснявшей смысл представления, особо подчеркивалось, что Ее Величество должна помнить, что ее добрые дела в прошлом стали причиной того, что эти благословления возложены на нее. И если Ее Величество будет и далее действовать столь же благостно, как она начала, то может рассчитывать пожать плоды этих обещаний [1138].

С одной стороны, подобные сцены достаточно обычны для адвента королевы в качестве Царицы Небесной, которая несет милость людям. Таким образом, снова работала привычная и узнаваемая символическая схема, но наполненная несколько иным, протестантским смыслом, поскольку она должна была заслужить благость служением Слову. Елизавета въезжала в Лондон полная благословлений, но не благодати, которая могла быть дарована только через следование Слову Божьему [1139]. Однако наиболее ярко ключевая роль Слова в протестантской интерпретации процессии проявилась в следующей сцене.

От Стандарта до Малого Акведука ливрейные компании стояли по обе стороны улиц и приветствовали королеву. Возле Малого Акведука в самом конце Чипсайда хранитель городского архива Ранульф поднес королеве богато расшитый кошелек с 1000 марок золотом и в речи попросил ее быть доброй и милостивой королевой не ради стоимости подарка, а памятуя о чувствах дарителей. Королева приняла кошелек и поблагодарила лорд-мэра, братьев и всех присутствующих, пообещав оставаться доброй королевой и отдать, «ради безопасности и спокойствия всех вас, если потребуется, всю свою кровь» [1140].