Array Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков

После этого открылась сцена, являющаяся, безусловно, ключевой для всей процессии. Перед акведуком стояла сцена «квадратной пропорции». По сторонам ее находились два холма. Первый – безжизненный, голый, каменистый, на нем возвышалось дерево без листьев, совершенно мертвое. Над ним были надписи по-английски и по-латыни «Resbuplica Ruinosa» и «Decayed Commonwealth». На самом дереве висели таблички, перечислявшие, согласно Малкастеру, причины упадка государства: «недостаток страха Божьего», «непокорность правителям», «слепота вождей», «взяточничество магистратов», «мятежи подданных», «гражданское несогласие», «льстивость знати», «немилосердие правителей» и «неблагодарность подданных». На южной стороне сцены возвышался прекрасный цветущий холм, покрытый зеленью и цветами, на котором стояло цветущее зеленое дерево, воплощавшее «Respublica bene instituta », или «a Flourishing Commonwealth ». На нем висели таблички, разъяснявшие причины процветания: «страх Божий», «мудрость государя», «ученость правителей», «подчинение слугам короны», «покорность подданных», «любовь к общему благу», «вознаграждение доблести», «изгнание порока» [1141].

В некотором смысле это был достаточно обычный элемент королевской процессии – сад, находящийся в запустении, преображается в цветущий при приближении монарха. Выше был продемонстрирован подобный эффект, произведенный Генрихом VII в Йорке на заброшенный сад. Совершая это, монарх возвращал город и страну к изначальной чистоте, в Потерянный Рай. Однако здесь есть и явные отличия. Заброшенный холм не стал цветущим, «Respublica Ruinosa» не превратилась в «Respublica bene instituta» от самого появления королевы. Она должна была только выбирать между этими альтернативами. Выбор, как и требовал ритуал, должен был быть сделан в виде ясно читавшегося символического жеста. Этой цели служила центральная часть сцены.

Между холмами располагалась пещера, из которой выходил крылатый старец Время с косой в руке. Он вел другого персонажа, девушку, одетую в белый шелк, над которой была надпись «Temporis Filia», а на ее груди – «Veritas». В руках ее была книга с надписью «Verbum Veritatis» – протестантская Библия. Ребенок произнес речь, разъяснявшую смысл сцены, после чего Истина передала книгу сэру Джону Парроту, который поднес ее королеве [1142].

Это был решающий момент всей процессии. Все замерли, поскольку действия королевы должны были ясно указать на ее конфессиональные предпочтения и будущую политику, а ни в том, ни в ином у подданных не было уверенности. Оформители процессии сделали все, чтобы подтолкнуть королеву к правильному решению: выражение «Veritas Temporis Filia» было личным девизом Елизаветы, сама победа Времени и Истины символизировала победу Елизаветы над ее старшей сестрой Марией [1143]. Она приняла денежный подарок и пообещала отдать за дарителей свою кровь – сейчас ей подносился предмет более ценный, чем деньги – овеществленное Слово Божье. И Елизавета сделала выбор. Она приняла Библию, поцеловала ее, двумя руками подняла над головой и потом возложила себе на грудь [1144]. Это был расчетливый жест со стороны королевы, и даже чрезмерная эмоциональность принятия дара была ясным знаком для подданных. Выбор между «Respublica Ruinosa» и «Respublica bene instituta» сделан.

Показательно, что всего два года спустя в Эдинбурге во время аккламационной процессии Марии Стюарт Джон Нокс предложил королеве аналогичное испытание. Во время процессии с неба спустился ангел и поднес королеве английские Новый Завет и Псалтирь. Для королевы-католички испытание оказалось неразрешимым. Стихи она выслушала с улыбкой, но при появлении ангела с дарами нахмурилась. Отвергнуть подарок было невозможно, поскольку ритуальные подарки носят характер обязательных, так как они формируют социальный порядок [1145]. Однако она не только не взяла сама в руки протестантскую Библию, но и послала принять ее самого отъявленного паписта во всей Шотландии Артура Эрскина [1146].

Центральной точкой всей сцены, безусловно, были не холм с образами государств, не Время или Истина, и даже не сама Елизавета, хотя от нее зависело очень многое. Если в классических средневековых процессиях текст Библии использовался для иллюстрации, разъяснения или маркировки символических объектов, то в протестантской интерпретации Слово Бога само становилось материальным объектом и, к тому же, активно действующим в этом мире. Библия выступает в этой сцене не как священный текст, но как сакральный предмет. Именно могущество материализованного Слова Божьего преображало государство в цветущее дерево [1147] «Respublica bene instituta», порождающее чудесные плоды [1148]. Причем утверждение этого преображения наступало не в силу какой-либо особенной энергии королевы, и не в силу ее добродетелей, а только через принятие Слова Божьего. Таким образом, метафора полностью согласовывалась с протестантским учением о спасении Sola Fide и Sola Scriptura.