Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Приехал! Вошел медленно на первую площадку и сейчас же сел, посидевши немного, снял одну рукавицу (именно рукавичку, а не перчатку), опять сидит без движения, потом поглядел на коробку, открыл ее, взял конфетку, немножко ее обсосал и бросил прямо на пол. Опять сидел неподвижно, затем надел рукавичку, поднялся и пошел по второй лестнице. Опять тоже сел, пососал и бросил конфетку. В передней его встретили хозяева, при входе поклонились ему, но он не только не ответил на приветствие, но даже не взглянул ни на кого…

…Он встал и медленно вошел в гостиную, где его встретили приглашенные к этому времени на консилиум ярославские врачи, люди все почтенные, пожилые… Они почтительно ему поклонились. Он ответил только легким кивком головы, никому не подал руки…» (59; 205–206). Да…

На то он и был всероссийская знаменитость. Впрочем, и его диагнозы не всегда оправдывались.

Давно уже общим местом у нас стали рассуждения о том, что в старой России была очень высокая смертность среди простого народа потому-де, что крестьяне не могли пригласить врача. Дворянство в значительной своей части, хотя и могло сделать это, например графы Бобринские, считавшиеся в числе богатейших людей, да что толку? Что толку, если эти врачи лечили людей, например, от «гнилой горячки», заворачивая больных в мокрые простыни или сажая в корыто со льдом. Так, маленького Сергея Аксакова («Багрова внука») врачи чуть не уморили своим лечением (1; 290).

Но это был конец XVIII в. и Уфа. Однако и в Москве 30-х гг. XIX в. «искусство» медиков оставалось на том же уровне: у богатого помещика и видного чиновника М. А. Дмитриева умерла уже вторая жена от того, что «молоко бросилось» в ногу. Дмитриев пишет: «Ее лечил… Михайла Вильмович Рихтер… Об искусстве медиков судить трудно: дело закрытое… Но в этом случае было другое дело. Он оказался и медик неискусный, и человек был ветреный, занимавшийся во время своих посещений не столько болезнию, сколько болтовней о тогдашних политических происшествиях. Кто их узнает без горького опыта! Этого я узнал, но поздно. Он ошибся в болезни» (59; 354). В 1837 г. вновь вспыхнула болезнь у самого мемуариста – ревматизм, и он пролежал в Симбирске 10 месяцев: «Что я вытерпел в эту болезнь от симбирских медиков… это невообразимо и стоит, чтобы узнало об этом потомство… Меня лечили один за другим четыре медика: два штаб-лекаря – Рудольф и Баршацкой, лекарь Типяков и, наконец, доктор Рючи. Замучили меня и они, и аптеки, и ни один не сделал ни малейшей пользы… Аптеки же были таковы, что один раз я принимал, в продолжение десяти дней, одно лекарство, стоящее по осьми рублей ассигнациями за склянку, которое, однако, не производило ожидаемого действия. А в это время лечили меня уже не они, а хороший медик, о котором скажу после. Наконец открылось, что из аптеки отпускали не тот роб, который был мне прописан, а другой, который был изготовлен у них в некотором количестве для другого больного» (59; 374–375). В том же году неожиданно заболевшему дяде мемуариста четыре доктора не смогли поставить диагноз, и он скоропостижно скончался. Дмитриев недаром говорит об «искусных» и «неискусных» лекарях: в ту пору медицины как науки еще не существовало, врачи лечили наугад и наощупь, не зная, что лечат и чем лечить, и их действия были сродни искусству, а скорее магии. Недаром их нередко звали – «морельщики». Казалось бы, уж царская семья, окруженная сонмом лейб-медиков, была гарантирована от таких неприятностей, но во второй половине XIX в. один за другим от чахотки умерли три великих князя.

Прокуроры и адвокаты

Внешне к чиновничеству примыкают и «лица свободных профессий». Собственно, в дореформенный период таковых почти не было. Большей частью их занятия или совмещались со службой, или были следствием прошлой службы: ходатаи по частным делам были из отставных чиновников, имевших полезные связи в учреждениях и пользовавшихся ими в интересах клиентов; литераторы почти все где-либо служили, поскольку литературные занятия кормили очень плохо, а до появления массового читателя, то есть до 30 – 40-х гг. XIX в. и вовсе не кормили; артисты находились на службе в Императорских театрах, вольнопрактикующие врачи были единичны, и оставались лишь наемные учителя и «домашние наставники» разного качества. Почти полностью эта часть образованного общества была сосредоточена в столицах. Лишь во второй половине XIX в. с появлением адвокатуры, расширением читательской аудитории, развитием банковского дела, возникновением частных театров и вольной антрепризы и т. п. быстро стал расти и круг людей свободных профессий, в том числе и в крупных провинциальных городах.