Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Наиболее заметной фигурой в этой группе городского населения стал адвокат, или, как их называли, присяжный поверенный. Собственно, еще в дореформенные времена такой деятель по распространенности среди помещиков разного рода многолетних тяжб о земле обладал значительным весом, если, конечно, понимал толк в деле. При закрытости судебных заседаний, куда не приглашались тяжущиеся стороны, эти стряпчие по прежней своей службе могли составить нужные бумаги, подобрать подходящие статьи закона, а главное – знали, кого и чем из судейских следует подмаслить. В «Дневнике» С. П. Жихарева такого рода делец описан весьма красноречиво: «А. Г. Харламов присоветовал мне повидаться насчет березняговского нашего дела с одним из искуснейших здешних поверенных И. Я видел этого дельца, говорил с ним, но не добился от него никакого толку. Он начал с предлинного рассуждения о том, что всякое дело имеет две стороны и почему справедливое дело может иногда показаться несправедливым и обратно; что всякий судья смотрит на обстоятельства дела с своей особой точки зрения, в чем упрекать его не должно, потому что не все люди одарены одинаковою прозорливостью и проч., и, наконец, повершил известною поговоркою Д. П. Трощинского: дело не в докладе, а в докладчике. Я не мог догадаться, к чему клонится все это многоречивое предисловие, тем более что просил его об одном только указании: каким образом я мог бы иметь ближайшее наблюдение за ходом нашего дела и успокоить отца… Но И. недолго оставлял меня в недоумении и довольно резко объявил, что он легко может в этом пособить мне и даже руководствовать меня в нужных случаях, если я дам ему пятьсот рублей тотчас и столько же по окончании процесса… ‹…› Я рассказал Дмитрию Моисеевичу о разговоре моем с стряпчим И., и он, несмотря на свое хладнокровие, очень смеялся предложению его руководствовать меня в деле за 500 рублей, но удивлялся, почему не запросил он гораздо более, потому что вообще стряпчие, для придания большей себе важности, имеют правилом ценить свое ходатайство сначала втридорога и после мало-помалу соглашаться на безделку, как будто из особенного участия к лицу, которое поручает им свое дело. «Как быть, – прибавил Паглиновский, – эти люди не могли бы существовать, если б время от времени не попадались им простаки, на счет которых они не только живут, но и роскошествуют» (66; II, 204, 210).

Публичность судебных заседаний, устный ход дела и состязательность процесса были явлением совершенно новым (новые судебные уставы были введены в 1864 г.), и громкие дела привлекали большое количество публики. Здесь, как в театре, огромную роль играло красноречие защитника и обвинителя, в качестве которого стал выступать прокурор, ранее только следивший за исполнением законов учреждениями. Ведь все сколько-нибудь серьезные дела рассматривались с участием присяжных заседателей, вердикт которых был безапелляционным. Между тем присяжные заседатели избирались из населения, включая крестьян, законов не знали, а действовали «на основе совести и естественного понятия о справедливости». Стало быть, задачей состязавшихся сторон было воздействовать не на законопослушность заседателей, а на их чувства. Среди адвокатов выступали яркие фигуры, умевшие иногда несколькими словами поразить присутствующих. О знаменитом своим красноречием адвокате Плевако рассказывали легенды. Например, будто бы на суде по делу старого священника, воровавшего деньги из церковной кружки (святотатство! Очень серьезное преступление!), он сказал, обращаясь к присяжным, лишь две фразы: «Он всю жизнь отпускал вам ваши грехи. Так неужели же вы не отпустите ему его греха?». И под аплодисменты зала подсудимый был полностью оправдан. Адвокатские выступления печатались в газетах, как самое занимательное чтение, а дамы под влиянием эмоций падали в зале суда в обморок. Но, конечно, и здесь большую роль играли не только красноречие, но и импозантный внешний вид, импонирующий залу и присяжным. Современники подчеркивают этот щеголеватый, но строгий вид адвокатов как их особую примету. Публицист конца XIX в. писал: «Появляются фигуры иного рода… Самоуверенный взгляд; под мышкою изящный портфель, на носу золотой pincenez. Это – адвокаты… Войдемте теперь на квартиру адвоката. Что, попались? Вы видите, какая мебель, бронзы, ковры, картины? Это все для вас, и вы должны заплатить за это. Перешагните в кабинет. Не правда ли, настоящий кабинет министра?» (Цит. по: 118; 37).