Иван Леонтьев - Тяжело ковалась Победа

Юрий Павлович рисовал воображаемое застолье и семейный разговор.

«А мой дурак и говорит: “Как беременная”. Что со мной было!.. Зло на лице вспыхнуло. Я вся покраснела, думаю: ну, дурак безмозглый! Стервец недоразвитый! Он так намекает на мою бездетность. “Сдурел, – говорю ему. – Тебе уже бутылка беременной бабой мерещится! Весь вечер испортил”. Он так мне этим досаждает, что я готова первому попавшемуся мужику в объятия кинуться. Иногда просто выть хочется…» – чуть не плакала Катерина.

Сестры жили каждая своими заботами. При очередном свидании Тамара опять начала насчет денег на лекарство. Катя сморщилась: «Сами без денег сидим. Собаке мяса не на что купить».

В следующий раз Тамара вновь заговорила про лекарство для матери. Вздыхала: «У кого бы достать денег?» – «А у кого они есть?» – взорвалась Катерина от нытья сестры. Тут же собрала свою косметику и помахала ручкой: «Чао».

Татьяна все еще ждала лекарства.

Однажды Катерина пришла на встречу грустная: заболела любимая собачка. Тамара завела опять свой разговор о дорогом, дефицитном лекарстве, читая хитрое название по рецепту. Катерина уже привыкла и не слушала, но тут ее словно осенило: она замерла на миг, будто в стойке, когда услышала необходимое лекарство для Никсы, которое не могла достать, выхватила рецепт, расцеловала сестру и скрылась.

Тамара обрадовала мать: «Катя взяла рецепт».

Время шло. Сестра не звонила и не появлялась…

Собираясь утром на работу, Тамара услышала, как мать тяжело дышит, но не стала ее будить, чтобы не опаздывать. Приготовила лекарство, придвинула стул к дивану и убежала. Она собиралась пораньше прийти. Но, как на грех, в этот день на работе проводили политзанятие о моральном облике советского человека. Парторг всех предупредил. Ждали проверяющих из райкома.

После занятий Тамара забежала в магазин. В волнении поднималась в лифте…

Мать подозрительно хрипела. Дочь вызвала скорую…

Прощаться Катенька приехала на кладбище. После печального приветствия она с радостью поделилась с сестрой: «А Никса-то моя поправилась…»

– Вот это отблагодарила… – удивился Юрий Павлович.

– Да уж… Поспасибствовать-то нынче не приучены. Себя тешат, а о родителях некогда подумать.

Старики замолчали, каждый думал о своем.

– Мне тоже однажды судьба улыбнулась, – Юрий Павлович отыскал глазами в ивняке внука, убедился, что он собирает каких-то жучков, и продолжал: – А то бы влип в историю. Случай спас… Или, по-вашему сказать, Бог от мук избавил. Не совершили, видать, мои родители тяжких грехов. Ангел, знать, меня хранил.

Случилось это осенью пятьдесят третьего. После стипендии решили пивка попить – начало учебного года отметить. В той пивной сегодня продовольственный магазин – на Первой Красноармейской, три ступеньки вниз. Это напротив Техноложки. Подвал там большой, народу много вмещалось. Выпили мы по нескольку кружек пива, по сто грамм еще добавили – захмелели. Закуски никакой: денег мало. Ну, и все разговоры – о Сталине: о погибших миллионах, о ЧК, о Ягоде, Ежове, о том, что генералиссимус войну выиграл. Другие не соглашались: народ, мол, победил. Заспорили…

Посидели и разошлись. Ребята – в общежитие на Егорова, а я на канал Грибоедова направился. Вдруг слышу: «Тебе куда, студент?» – «До Грибоедова», – отвечаю. – «И мне туда же. По пути, значит». Закурили. Около артучилища попутчик остановился. «Подожди, – говорит, – студент. Земляку деньги передам». Я курю, на небо глазею. Какое там соображение, если пьяные мысли в голове? Выходит мой попутчик уже не один – с военными. Офицер приблизился, козырнул: «Молодой человек, не делайте глупостей. Пройдите, пожалуйста. Вас проводят». Я и пошел, как баран, за козлом-провокатором.

Козел запомнился мне на всю жизнь. Видел я его когда-то на мясокомбинате. Возле убойного цеха огорожена большая территория, где скот своей участи дожидается. Мне сразу жутко показалось. Стоят бедные овцы и блеют: бе-е-е, бе-е-е.

Через какое-то время выходит из цеха мужик, в резиновых сапогах, прорезиненном фартуке, с ножом кровавым, чтобы новую партию на убой загнать. «Васька! Васька!» – кричит. Откуда ни возьмись раздается хриплое: «Э-э-э». Появляется огромный козел с длинной бородой и идет в убойный цех по узкому загороженному коридору, а за ним и овцы потянулись. Когда загородка заполнилась, калитка сзади закрылась. Мясник выпустил козла на территорию, а овец погнали на конвейер.

– Пришли мы в милицию, – вернулся к своему рассказу Юрий Павлович. – Сопровождающий что-то прошептал капитану, предъявил документ. На мое счастье, дежурным был не гэпэушник, а ангел в милицейской форме. Посмотрел он на мой студенческий и спрашивает у агента: «Он говорил что-нибудь про Сталина?» – «Нет, он не говорил. Другие говорили!»