Коллектив авторов - Польша и Россия в первой трети XIX века

Однако послевоенная эйфория продолжалась недолго. Последующая жизнь русской колонии в Варшаве не была уже столь праздничной. Свидетельства мемуаристов говорят о том, что отношения русских и польских офицеров в целом определяла сдержанность и отчужденность. Историк Литовского полка А. Н. Маркграфский отмечает, что, встречаясь в ресторанах, пользовавшихся среди военных популярностью, русские и поляки сидели в разных углах, никак не общаясь. Генерал, а в ту пору батальонный адъютант А. А. Одинцов вспоминал, что «жители из поляков не имели большого желания сближаться с русскими офицерами, а они, в свою очередь, не искали этого сближения и потому довольствовались только общественными удовольствиями, театрами, концертами в публичных садиках, прогулками и своим обществом» 115.

Обстановка особенно накалилась перед восстанием. По воспоминаниям Н. П. Макарова, в 1830 г. стала заметной неприязнь к русским военной и учащейся молодежи, когда «брожение […] начало проявляться различными и довольно осязательными выходками со стороны учащейся польской молодежи: студенты, лицеисты, гимназисты сделались чрезвычайно заносчивы, придирчивы и дерзки при встречах и столкновениях с русскими – на улицах они не давали им дороги, умышленно толкали. В кофейнях, у рестораторов, в театрах, на гуляньях, даже на публичных лекциях, везде заводились и повторялись неприятные сцены, истории, оканчивавшиеся иногда вызовом на дуэль» 116. Я.Чиньский в романе «Цесаревич Константин и Иоанна Грудзиньская, или Польские якобинцы» (1833) описал подобные стычки польских и русских офицеров, случавшиеся в общественных местах.

По-разному складывались контакты русских с польским высшим обществом. Сам Александр I был, пожалуй, единственным россиянином своего времени, который воспринимался польскими современниками не как «москаль» – носитель национальных черт, представитель русской культуры, но как просвещенный европеец. С его личностью связывались далеко идущие надежды: император умел завоевать симпатии польского общества. Что касается других представителей русской власти, то они также на первых порах стремились расположить к себе польскую аристократию. Председатель Временного правительства В. С. Ланской нередко устраивал парадные приемы. Сам он сумел заслужить в Польше неплохую репутацию. Когда В. С. Ланской, сложив с себя полномочия, покидал Королевство Польское, в его честь был дан роскошный обед, причем польская любезность простерлась настолько, что в салфетку бывшего главы правительства был заложен портрет его единственного сына 117. Тогда же в Польше была вычеканена памятная медаль с изображением Ланского.

Даже ставший впоследствии одиозной для польского сознания фигурой Н. Н. Новосильцев, в первое время, «находясь на пике доверия императора и значения среди поляков, охотно окружал себя польскими патриотами, со свойственными ему учтивостью и предупредительностью приглашал на частые и роскошные пиры, где в доверительных беседах демонстрировал явное желание расположить к себе польские умы» 118. Как пишет К. Козьмян, до 1820 г. «если кто из русских и относился к нам благожелательно и дружелюбно, то это, без сомнения, Новосильцев» 119. А. Потоцкая вспоминала, что в первое время своего пребывания в Варшаве Новосильцев часто бывал у нее, желая, по-видимому, узнать, о чем думало и говорило собиравшееся там общество. Она признавалась, что как и многие, «в продолжение нескольких месяцев находилась под его чарующим влиянием и верила, что он предан нашим интересам» 120. Лишь впоследствии назрел конфликт Новосильцева с польским обществом, подогревавшийся обоюдно и имевший как политические, так и психологические причины. Как писал К. Козьмян, «он охладел к польским компаниям, стал мало с ними общаться. Вечера проводил у себя в кругу скорее русском, чем польском, утешаясь от нелюбви прекрасного пола с немолодой и некрасивой русской, женой генерала N. N., а часто с какой-нибудь актрисой и почти всегда с выстрелами шампанского или ароматом токайского» 121.

Своеобразным было вживание в польское общество великого князя Константина Павловича. Прекрасно овладев польским языком, женившись в 1820 г. на польке И. Грудзиньской, он, казалось бы, мог стать своим для польского общества. Константин Павлович находился в кругу польского генералитета, адъютантов, принимал у себя родственников и близких жены и даже стремился окружить воспитывавшегося при нем внебрачного сына Павла польскими сверстниками. Однако деспотизм, жестокость по отношению к солдатам и офицерам, необузданный нрав, дикие выходки, а порой и явное нарушение светских приличий, описываемые мемуаристами, не могли не отвратить от него поляков. К тому же он вел достаточно замкнутый образ жизни, посвятив себя всецело организации и обучению армии. Гувернер его сына француз А. Мориолль пишет, что на протяжении четырнадцати лет, которые он провел на службе у великого князя, последний ни разу не устроил бала, вечера или торжественного обеда 122. Если Константин Павлович и давал званые завтраки или обеды, то в основном для офицеров русской гвардии. В начале 1830 г. он жаловался Ф. П. Опочинину: «Меня, старика, с женою вытащили на два бала, и кажется, предстоит еще два. Стараются, чтоб я дал пару, но на это я слишком глуп и неловок» 123.