Эдуард Просецкий - Искушение Агасфера

Не успела просесть земля на могиле отца, как явились из Заиорданья хозяева лачуги, и бедный Агасфер с глиняной мисочкой для подаяний оказался среди нищих на площади перед храмом Иерусалимским… Там на смышленого мальчишку однажды обратил внимание уважаемый иерусалимский саддукей, член Синедриона Исаак, и отдал его в детский приют при общине…

– Если ты не подвергаешь сомнению мое происхождение, – иронично заметил Агасфер, – не подвергай сомнению и мой ум.

– Ум нужен человеку в ограниченных пределах, – заметил Иосиф. – Иначе он вредит всякому делу.

– Но Господь создал нас по образу и подобию своему, – весело возразил Агасфер, – значит, и разум наш – часть Бога, данная для осмысления Бога и сотворенного им мира.

– Еще в писаниях Тота сказано: «Единый Бог пребывает непоколебимо в своем обособлении. Он – свой собственный отец, свой собственный сын и единственный отец Бога. Он – само добро, начало всего и источник понятий первейших созданий. Этот единый Бог объясняет себя сам через себя, ибо достаточен самому себе. Ничто иное, даже никакая отвлеченная идея не может с ним соединиться», – ответил сапожник.

Агасфер усмешливо дрогнул тонкими губами:

– Ты хочешь сказать, Бога нельзя познать через разум? А как же его можно познать?

– Только через веру, – убежденно отозвался сапожник.

– Но для того, чтобы поверить, надо понять! – разгорячился Агасфер. – Понять, во что ты веришь! – Он достал со стенной полочки свиток папируса и прочитал: «Не ешьте никакой мерзости. Вот скот, который вам можно есть: волы, овцы, козы, олень и серна, и буйвол, и лань, и зубр, и орикс, и камелопард. Всякий скот, у которого раздвоены копыта и на обоих копытах глубокий разрез и который скот жует жвачку, тот ешьте; только сих не ешьте из жующих жвачку и имеющих раздвоенные копыта с глубоким разрезом: верблюда, зайца и тушканчика, потому что, хотя они жуют жвачку, но копыта у них не раздвоены; нечисты они для вас»… Что же получается? – понизил голос Агасфер. – Я должен поверить, что заяц и тушканчик жуют жвачку и мееют копыта?

Иосиф испуганно замахал руками:

– Остановись, Агасфер, не богохульствуй, сатана тебя искушает! Это же текст Второзакония!

Допив вино, они погрузились в молчание; в темных, блестящих, как маслины, глазах Агасфера таилась бездна. Иосиф беспокойно комкал бороду в кулаке, думая о чем-то своем.

– Иосиф, – наконец нарушил тишину Агасфер. – Сегодня… там, на берегу Кедрона… я впервые в жизни почувствовал, что такое любовь.

– Если это так, – бодро отозвался сапожник, – ты должен разбогатеть и жениться на этой девушке!

Иосиф считался лучшим сапожником в Нижнем городе, Мардохей был его давним и постоянным клиентом, и по тому, как меняла год от года заказывал все лучшие и лучшие сорта кож для обуви, начав когда-то с грубой свинячины, – можно было судить о его преуспевании в делах.

Вертлявый рыжий человечек, в ухоженной бороде которого уже пряталась проседь, он по пути к Иерусалимскому храму укачал Агасфера до отупения своим напористым, ни на миг не прекращающимся разговором. Подобно болтливой женщине, которая полагает, что само по себе непрерывное произнесение слов есть показатель ума и осведомленности, Мардохей, не обращая никакого внимания на полное отсутствие поддержки со стороны слушателя, разглагольствовал об опасном усыхании источников в Иудее, что может привести к падежу овец, о своем новом роскошном доме в Верхнем городе, об удачном браке младшей дочери, выданной за сына богатого скотовладельца из Вифании, о выросшей болезненной шишке на пальце левой ноги, отчего стал прихрамывать, о том, что сирийки бреют лобки, что с отъездом всесильного Аарона в Дамаск его место в коммерции занял давний конкурент Иеремия, приблизивший его, Мардохея, себе, что Иоанн, который крестил в Иордане, подтвердил посланным к нему из Иерусалима фарисеям, что на землю Израилеву уже явился Божий Сын…

Велик и благолепен был храм Иерусалимский, царствующий на горе Мориа; стройные и могучие колоннады по бокам от арочного входа в него неизменно будили в Агасфере мысли о вечном, а сияющий золотой гребень на вершине его зримо подтверждал присутствие Бога…

Какая-то строгая и возвышенная радость жизни вошла в Агасфера, едва ступили они на храмовую площадь, и он невольно расправил грудь. Мардохей же, который придерживался традиционного фарисейского благочестия, напротив, ссутулился, подобно своим собратьям по вере, снующим взад-вперед, согбенностью этой показывая, какую тяжесть душеспасения от грехов приходится им нести; они боялись поднять глаза из-за соблазна женщиной, отчего нередко натыкались на прохожих и были в народе прозваны «хицай», что означает «не-разбей-лба».