Виктор Баранец: Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

Прибывший на службу комендант ГШ прочитал рапорт начальника караула, хмуро, но с большим любопытством осмотрел капитана и приказал сдать его в гарнизонную комендатуру. Там долго ломали голову, какую же статью нарушения Дисциплинарного устава Вооруженных Сил можно офицеру впаять, и, не найдя подходящей, с Богом отпустили северофлотца…

Возвратившись на Арбат, офицер встал у кинотеатра «Художественный» с фуражкой для подаяний в руке, где его и снял в такой позе фотокорреспондент «Правды».

Когда снимок в газете попал на глаза начальнику Генерального штаба генерал-полковнику Виктору Петровичу Дубынину, гневу его не было конца. Он приказал немедленно вызвать офицера в приемную министра, а Главной военной прокуратуре — в срочном порядке отреагировать. Пока шло разбирательство, кап-3 стал давать пространные интервью московским газетам. Это еще больше возмутило наше арбатское руководство.

В то время я служил в минобороновской пресс-службе, курировал военный отдел «Правды», и мне сильно влетело от начальства за то, что я не предотвратил появление «дикого снимка» в газете. Мне и было приказано встретиться с Панзю-рой, поговорить с ним по душам и попросить его «не позорить армию». К тому же меня уполномочили заверить офицера, что все его проблемы будут в ближайшее время решены.

Я встретился с капом в условленном месте, и он произвел на меня впечатление изможденного, но готового драться за себя бесконечно. Как и было мне велено, я передал ему, что наше арбатское начальство уже звонило в гарнизон и уж теперь там засуетятся…

Вдохновленный таким поворотом дела, офицер сразу после нашей встречи уехал домой. Вскоре на Арбат пришла шифровка с Северного флота, из которой следовало, что все проблемы с Панзюрой сняты. А еще примерно через месяц наш военный атташе в США прислал на Арбат американский журнал, в котором говорилось, что упорный северофлотец продолжает акцию протеста в своем гарнизоне и даже объявил голодовку. На снимке — понурый кап-3 у своей палатки и та же коробка из-под обуви с помятыми деньгами…

Я позвонил в штаб флота, где мне подтвердили, что «шифровка соответствует истине».

— А почему же капитан по-прежнему протестует? — спросил я.

— Потому, что он чокнутый… то есть психически ненормальный, — ответили мне, — а это уже не наши, а его проблемы…

Госпитальный врач в телефонном разговоре со мной с какой-то испуганной неуверенностью подтвердил, что у офицера выявлены некоторые «отклонения от нормы».

— А почему же эти отклонения не были выявлены военноврачебной комиссией при увольнении капитана? — спросил я. — К тому же он до этого раз двадцать проходил диспансеризацию и в его медкнижке везде один вывод психиатров — здоров.

В ответ — невнятное бормотание…

Когда я вместе с министром обороны России генералом армии Игорем Родионовым через несколько лет прилетел на Север, гарнизонные старожилы рассказали мне, что хозяину какой-то иностранной баржи стало жалко русского офицера, голодающего в палатке, и он взял его к себе на судно коком…

— Так о нем же ваши начальники говорили, что он чокнутый, — заметил я.

— Это наше начальство чокнутое, — ответили мне…

Проходя на службу мимо ограды Генштаба, я часто вспоминал Панзюру и его истории о том, как он, спасая семью от голода, был вынужден посадить детей на шею сельским родственникам. Причем, чтобы это им не было накладно, разослал своих чад в разные деревни, откуда они присылали матери и отцу жалобные письма, что скучают друг без друга… А сам офицер в это время подрабатывал грузчиком в порту, чтобы добыть денег на прожитье и на лекарства жене…

Тогда, в 1992-м, я еще не мог понять, как можно жить офицеру три месяца без зарплаты. В конце 1996-го мне вместе с арбатскими сослуживцами пришлось испытать это на собственной шкуре, и только тогда я особенно хорошо осознал опасность тихой, но яростной озлобленности войсковых и флотских офицеров, для которых безденежная житуха давно стала привычным состоянием…

В августе 1991 года на Краснопресненской набережной, в генштабовских коридорах и кабинетах я видел многих генералов и офицеров, глаза которых пылали яростным вдохновением оттого, что уж теперь, при новой власти во главе с Борисом Николаевичем, мы свернем горы, создадим армию, которой Россия будет гордиться.

Шли годы, надежды таяли. Нас продолжали призывать к долготерпению. Нас «кормили» обещаниями реформы и лучшей жизни. Я не сразу сообразил, что эти обещания и внушение фальшивых надежд есть скрытая форма успокоения армии и лукавый способ самоспасения власти…