Морис Палеолог: Распутин. Воспоминания дипломатов

© Палеолог М.

© Бьюкенен Д.

©«Страта», 2017

Мемуары работавших в Петрограде до и во время революции 1917 года посла Франции Мориса Палеолога и посланника Великобритании Джорджа Бьюкенена являются интереснейшими историческими документами, рисующими картину происходившего тогда в России пером иностранцев, которые обладали на этот счет очень ценной информацией. Разумеется, их главной целью обоих было любой ценой удержать Россию в войне с Германией. Мемуары М. Палеолога, например, с циничной прямотой рассказывают, как он изо дня в день требовал от русского правительства все новых и новых поставок «пушечного мяса» взамен выданных в кредит России миллиардов.

Этим же занимался в Петрограде и Джордж Бьюкенен. Войдя в доверие к императору, в частных беседах с Николаем II он внушал ему мысль о необходимости сближения с народом, о назревшей потребности внутренних реформ и т. д. В противном случае посол открыто грозил царю революцией и гибелью династии. Какова же цель этих реформ и уступок? Бьюкенен говорит об этом безо всяких обиняков: по его мнению, лишь они могут вернуть армии боеспособность, а стране – готовность вести войну «до победного конца». Как явствует из мемуаров, либерализм Бьюкенена был целиком продиктован нуждами мировой войны.

Положение Бьюкенена в Петрограде в то время настолько усилилось, что он не без гордости сам воспроизводил данную ему немцами кличку «некоронованный король России». Помимо советов царю, англичанин агитировал, например, за уступку японцам Сахалина, ходатайствовал о возвращении Бурцева – словом, предпринимал ряд шагов, более подходящих для российского министра иностранных дел, нежели для английского посла.

Английское правительство задумывалось даже о целесообразности совершения в Петрограде военно-дворцового переворота для предупреждения революции, чтобы Россия не вышла из войны. Не случайно появились заявления о том, будто в убийстве Распутина, выступавшего против войны, принимал участие английский агент. Поспешное же признание Временного правительства со стороны Англии было обусловлено готовностью его «вести войну до победного конца и восстановить дисциплину в армии». Сам Бьюкенен с характерным цинизмом заявлял об этом так: «Если я с горячностью говорил о вновь завоеванной Россией свободе, которая уже вырождалась в своеволие, так это, чтобы сделать более приемлемыми мои последующие призывы к поддержанию дисциплины в армии и к продолжению борьбы вместо братания с немцами. Моей единственной же мыслью было: как удержать Россию среди воюющих».

Палеолог, полностью разделяя такую позицию Бьюкенена, в некоторых вопросах обнаруживал большую дальновидность. Так, он считал самым страшным врагом Антанты Ленина, о котором не единожды упоминал в своих мемуарах. 18 апреля 1917 года Палеолог пишет следующие строки: «Милюков говорит мне сегодня утром с сияющим видом, что Ленин вчера совершенно провалился в Совете. Он защищал тезисы пацифизма с такой резкостью, с такой бесцеремонностью, с такой бестактностью, что вынужден был замолчать и уйти освистанный… Уже он теперь не оправится. Я ему отвечаю на русский манер: «Дай бог. Но я боюсь, что Милюков лишний раз окажется жертвой своего оптимизма. В самом деле, приезд Ленина представляется мне самым опасным испытанием, какому может подвергнуться русская революция.

Одним из самых характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, – констатирует Палеолог, – это абсолютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в опасности. При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в том числе и великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге и верности. Ни один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и царицы: один из них не дождался даже отречения императора, чтобы представить свое войско в распоряжение инсуррекционного правительства. Наконец, за несколькими исключениями, тем более заслуживающими уважения, произошло всеобщее бегство придворных, всех этих высших офицеров и сановников, которые в ослепительной пышности церемоний и шествий выступали в качестве прирожденных стражей трона и присяжных защитников его императорского величества. А между тем, долгом не только моральным, но военным, прямым долгом для многих из них было окружить царя и царицу в опасности, пожертвовать собой для их спасения или, по крайней мере, не покидать в их великом несчастии…».