Морис Палеолог - Распутин. Воспоминания дипломатов

Совершенное сокрушение требует абсолютного смирения. А мы не хотим смириться, даже перед Господом. Вот в чем секрет нашей борьбы с искушением. Но Всевышний Судия, – Он не ошибается. И когда мы будем в долине Иосафата, Он припомнит нам все случаи спастись, которые Он доставил нам и которые мы отвергли…»

В XI столетии нашей эры эти софизмы проповедывались уже фригийской сектой. Еретик Монтанус охотно доказывал их своим красивым последовательницам в Лаодикии, добиваясь тех же практических результатов, что и Распутин.

Если бы деятельность «старца» ограничилась областью сластолюбия и мистицизма, он был бы для меня лишь предметом более или менее интересного психологического… или физиологического исследования.

Но, силой обстоятельств, этот невежественный крестьянин сделался политическим орудием. Вокруг него сгруппировалась клиентура влиятельных лиц, связавших свою судьбу с его судьбой.

Самым значительным из них является министр юстиции, лидер крайне-правой в Государственном Совете, Щегловитов: при живом уме и едком красноречии он вносит в осуществление своих идей много расчета и гибкости; он, впрочем, недавно обращен в распутизм. Почти такое же значение имеет министр внутренних дел Николай Маклаков, любезная покладистость которого очень нравится царю и царице. Затем обер-прокурор Синода Саблер – презренный и раболепный характер; благодаря ему «старец» держит, так сказать, в руках весь епископат, все высшие духовные должности. Непосредственно после него я назову первого прокурора Сената, Добровольского, затем члена Государственного Совета Штюрмера, затем коменданта императорских дворцов, зятя министра Двора, генерала Воейкова. Я назову, наконец, очень смелого и очень хитрого директора Департамента Полиции, Белецкого. Легко представить себе огромную власть, которую представляет коалиция таких влиятельных лиц в таком самодержавном и централизованном государстве, как Россия.

В противовес вредному влиянию этой камарильи я вижу при царе и царице лишь одного человека, начальника Военной Канцелярии, князя Владимира Орлова, сына бывшего русского посла в Париже. Это прямой ум и гордое сердце; он всей душой предан царю и с первого же дня объявил себя противником Распутина и без устали ведет борьбу против него, конечно, вызывая враждебное отношение к себе со стороны царицы и г-жи Вырубовой.

Два дня тому назад я получил от графини Л. следующее письмо:

Мой дорогой друг!

Не подумайте, что я пишу в бреду. Но некто странный и таинственный просит меня перевести то, что он думает о Франции, и передать это вам. Предупреждаю Вас, что это набор бессвязных слов.

Посылаю вам также русский оригинал, если можно назвать «оригиналом» приложенную при сем пачкотню. Может быть, вы найдете кого-нибудь компетентнее меня, кто проникнет в мистический, может быть пророческий смысл этого листка. Мне прислала его г-жа Вырубова с просьбой перевести его для вас. Я полагаю, что эта идея исходит из высших сфер…

К этому письму приложен листок бумаги, исписанный крупным, неровным, тяжелым, грубым почерком, состоящим из прерывающихся, резких, приплюснутых линий. Буквы так топорны, так бесформенны, что их едва можно разобрать. Но вся страница в целом выразительна, как офорт. Подпись читаешь почти без труда: «Распутин».

Вот, по словам г-жи Л., перевод русского текста (копия факсимиле Распутина):

«Давай бох по примеру жить расси оне укоризной страны напримерь нестожества сей минуты евит бох евленье силу увидите рать силу небес победа свами и вас роспутин.

– Дай вам Бог жить по примеру России, а не критикой страны, например ничтожество [2] Г-жа Вырубова полагает, что это надо понимать так, что Россию не следует попрекать ее монархизмом (примечание г-жи Л.) . С этой минуты Бог явит чудо силы. Ваша рать увидит силу небес. Победа с Вами и на вас,

У листка, на котором нацарапан этот логогриф, оторван верхний левый угол, где был императорский герб. Значит, Распутин писал в Царском Селе. После тяжелого раздумья я отправляю графине Л. туманный ответ, в котором развиваю следующую идею: «Французский народ, который одарен всеми интуициями сердца, прекрасно понимает, что русский народ воплощает свою любовь к отечеству в особе царя…». Мое письмо кончается так: «Итак, пусть ваш пророк успокоится. На той высоте, на которую Россия и Франция вознесли свой общий идеал, они всегда поймут друг друга».