Иоанн Курмояров - Крещение Руси - мифы и реальность

Логическим завершением вышеописанного «духовного» кризиса, постигшего русское общество в девятнадцатом и двадцатом веках, была революция 17–18 годов, когда большинство православного населения Российской империи, в том числе, и интеллигенция, прямо отказались от христианства, признав его (как, впрочем, и другие формы религиозной жизни) историческим анахронизмом и пережитком прошлого. Именно по этому пути и пошло дальнейшее развитие советской исторической науки, и именно тогда были заложены основы господствующих сегодня в массовом и научном сознании исторических мифов о Крещении Руси.

Впрочем, в связи со всем вышесказанным у читателя может возникнуть вполне справедливый вопрос: а как же тогда быть с теми фактами, что на протяжении всего этого периода в Православной Церкви появилось целый сонм великий святых, таких как свт. Дмитрий (Ростовский), прп. Серафим Саровский, свт. Филарет (Дроздов), свт. Феофан (Затворник), свт. Игнатий (Брянчанинов), оптинские старцы и т. д.? Как быть с тем, что история того времени знает сотни тысяч богомольцев, из года в год посещавших святые места и монастыри? Как быть с тысячами и тысячами христиан, принявших мученическую смерть во время большевистских гонений на Церковь (многие из которых были впоследствии канонизированы)? И потом, как быть с результатами переписи 1937 года, когда большинство сельского населения России и значительная часть городского населения явно признали себя верующими людьми, чем и засвидетельствовали провал большевистской политики насильственного насаждения безверия и воинствующего атеизма [55]?

К сожалению, несмотря на все вышеперечисленные факты вряд ли можно утверждать, что описанная нами трагедия пришла откуда-то извне, со стороны и т. д. Как это ни прискорбно признать, но она зрела внутри российского общества (о чем и предупреждали своих современников цитируемые нами святые). Причем зрела она практически во всех его социальных слоях, от простолюдинов до высшего сословия.

Так, например, после отмены в армии обязательного причащения военнослужащих (результат февральской революции 17-го года) к добровольному причастию приступило всего около 10 % личного состава (и это в условиях военного времени, когда смерть наиболее близка и каждая минута в жизни солдата или офицера может стать последней минутой его жизни).

После той же февральской революции в провинции простой (номинально – православный) народ бросился разграблять дворянские усадьбы и поместья (в том числе, не брезгуя и убийством лиц дворянского сословия). Так что тысячи паломников, и переполненные по праздникам Церкви не есть еще показатель верности христианским идеалам, любви ко Христу и Его Церкви.

Подтверждением этому могут служить многочисленные воспоминания очевидцев тех кровавых событий. Например, будущий духовник армии Врангеля митрополит Вениамин (Федченков) вспоминает о времени февральской революции в России: «…так начиналась «бескровная» революция… Сначала по улице шли мимо архиерейского дома еще редкие солдаты, рабочие и женщины. Потом толпа все сгущалась. Наконец, видим, идет губернатор в черной форменной шинели с красными отворотами и подкладкой. Высокий, плотный, прямой, уже с проседью в волосах и небольшой бороде. Впереди него было еще свободное пространство, но сзади и с боков была многотысячная сплошная масса взбунтовавшегося народа. Он шел точно жертва, не смотря ни на кого. А на него – как сейчас помню – заглядывали с боков солдаты и рабочие с недобрыми взорами. Один солдат нес в правой руке (а не на плече) винтовку и тоже враждебно смотрел на губернатора… Толпа повела губернатора по той же улице обратно. Но кольцо ее уже зловеще замкнулось вокруг него. Сверху мы молча смотрели на все это. Толпа повернула направо за угол реального училища к гауптвахте…

Толпа требовала смерти. Губернатор, говорили, спросил:

– Я что сделал вам дурного?

– А что ты нам сделал хорошего? – передразнила его женщина.

Рассказывали еще и о некоторых жестокостях над ним, но, кажется, это неверно. И тут кто-то, будто бы желая даже прекратить эти мучения, выстрелил из револьвера губернатору в голову. Однако толпа – как всегда бывает в революции – не удовлетворилась этим. Кровь – заразная вещь. Его труп извлекли на главную улицу, к памятнику прежде убитому губернатору Слепцову. Это мы опять видели. Шинель сняли с него и бросили на круглую верхушку небольшого деревца около дороги красной подкладкой вверх. А бывшего губернатора толпа стала топтать ногами… Мы смотрели сверху и… молчали… Наконец (это было уже, верно, к полудню или позже) все опустело. Лишь на середине улицы лежало растерзанное тело… Так открылся первый день революции в нашей Твери…»