Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Стратегия Бисмарка как «честного посредника», следовательно, была нацелена «не на приобретение территорий, а на контроль политической ситуации в целом, когда все державы, кроме Франции, нуждаются в нас и тем самым отвлекаются, насколько это возможно, от коалиций против нас в своих отношениях друг с другом». [741] Medlicott and Coveney (eds.), Bismarck and Europe, pp. 96–7 and 102–3. Это означало, что следует вмешиваться в ход событий за пределами сферы непосредственных интересов Германии – ради того, чтобы уменьшить напряженность в отношениях между ее союзниками и ликвидировать любую нестабильность, которой способна воспользоваться Франция. Итоговый Берлинский конгресс – Бисмарк на нем председательствовал – резко сократил территорию, отданную Болгарии по договору Сан-Стефано. Македония вернулась в состав Турции, а южную половину страны, известную как Восточная Румелия, объявили автономной. Великая Болгария исчезла. Австро-Венгрии позволили оккупировать Боснию и Герцеговину, однако запретили полную аннексию. Великобритания приобрела Кипр, опорную базу в Восточном Средиземноморье, с которой могла обеспечивать оборону проливов. В основе этих договоренностей лежало согласие великих держав предотвращать новые серьезные нарушения прав человека, отчасти во имя стремления установить повсюду «цивилизованные» нормы поведения, но в первую очередь для того, чтобы лишить соседние страны предлога для интервенции. Новые государства – Болгарию, Черногорию, Сербию и Румынию – заставили согласиться на политику недискриминации, особенно в отношении евреев, которые находились, как выразился один британский дипломат, «под защитой цивилизованного мира». [742] Carole Fink, Defending the rights of others. The great powers, the Jews and international minority protection, 1878–1938 (Cambridge, 2004). Высказывание британского дипломата: in Abigail Green, ‘Intervening in the Jewish Question, 1840–1878’, in Simms and Trim (eds.), Humanitarian intervention, pp. 139–58 (quotation p. 139). Лишь правильно управляемые государства, как считалось, могут быть стабильными и мирными членами европейской системы. Так канцлер, для которого Балканы значили меньше, чем кости «померанского мушкетера», [743] Medlicott and Coveney (eds.), Bismarck and Europe, p. 99. если процитировать его знаменитую фразу, стал одним из гарантов соблюдения прав человека на Балканах.

Немецкое посредничество на Берлинском конгрессе определило курс европейской политики следующего десятилетия. Российская общественность негодовала из-за «жестокой кастрации» Великой Болгарии. Панславист Иван Аксаков осудил Конгресс как «открытый заговор против русского народа… при попустительстве наших собственных представителей». [744] Geyer, Russian imperialism, p. 82. See also S. Lukashevich, Ivan Aksakov, 1823–1886. A study in Russian thought and politics (Cambridge, Mass., 1965), pp. 140–41. Некоторые осмеливались критиковать царизм как таковой за его неспособность защитить национальные интересы. В полицейских отчетах той поры содержатся упоминания о революционных шепотках: якобы «только две страны по-прежнему страдают от отсутствия конституционного управления – Российская империя и Поднебесное королевство Китая». [745] Geyer, Russian imperialism, p. 78. В Великобритании неудача Дизраэли в разрешении болгарского кризиса и его последующие империалистические эскапады в Африке и Афганистане сыграли важную роль в политическом крахе консерваторов конца 1870-х годов. Безнравственность консервативной внешней политики стала фокусом знаменитой «мидлотианской» кампании [746] Общее название серии лекций по внешней политике, прочитанных Гладстоном; часто признаются первой политической кампанией в современном значении этого термина . Примеч. ред. Гладстона, который упирал на «общечеловеческие ценности» и «братство людей». Он осуждал не только «безнравственные» убийства негров и афганцев ради получения колониальных прибылей, но и пренебрежение миссией Великобритании, состоявшей в распространении либерализма и конституционализма, прежде всего в Европе. Действительный экспорт британских ценностей, другими словами, а не пустая похвальба, являлся фактором внешней политики. Победа либералов на выборах 1880 года стала приговором международным амбициям Дизраэли и показала, что британская общественность во многом разделяет точку зрения Гладстона.

Наиболее важным следствием болгарского и боснийского кризисов стало их воздействие на стратегическое мышление Бисмарка. Он понимал, что фундаментальный выбор между Веной и Санкт-Петербургом долее нельзя откладывать. Канцлер выбрал сотрудничество с Австро-Венгрией, которое позволяло сплотить объединенные силы Центральной Европы для защиты от нападений с востока и запада. «Если Германия и Австрия объединятся, – заявил Бисмарк в 1879 году, – они вместе одолеют любого врага, будь то Франция или Россия». Существенным для Бисмарка было осознание того факта, что выбор в пользу Австрии гораздо более приемлем для немецкой общественности, чем тесное сотрудничество с Санкт-Петербургом. Канцлер даже упомянул о необходимости «протянуть между Германской империей и Австро-Венгрией органические узы, каковые не просто будут опубликованы, как обычные договоры, но будут включены в законодательство обоих государств и потребуют ради своего изъятия нового закона со стороны одного из членов такого союза». Эта схема не была реализована, однако в ней возродился шварценберговский план «империи 70 миллионов», только на конституционном базисе. [747] Barry Bascom Hayes, Bismarck and Mitteleuropa (London and Toronto, 1994), pp. 302–3, 353, 391 and passim (quotations pp. 303 and 357). При этом Бисмарк отказался от Kulturkampf в качестве уступки католикам и в начале октября 1879 года заключил с Австро-Венгрией соглашение, так называемый «Двойственный союз»: обе державы обязались помогать друг другу в случае нападения России. Этот шаг, подробности которого (но не направленность) оставались в тайне, был также призван вернуть русского царя к сотрудничеству с канцлером. Так или иначе, Бисмарк полагал, что своими действиями предотвратил возникновение новой «Кауницской коалиции». [748] Bridge, Habsburg monarchy, p. 135.