Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Стратегические ресурсы придавали Священной Римской империи дополнительный вес на европейской политической сцене. Эти ресурсы были настолько велики, что, как считалось, могли решить исход противостояния между Габсбургами и Валуа, между христианами и турками. В начале семнадцатого столетия население империи составляло пятнадцать миллионов человек (в Испании только восемь). Лишь население Франции с ее шестнадцатью – двадцатью миллионами было больше. Если опираться исключительно на цифры, живая сила Германии представляла собой значительный источник пополнения армии; что касается качества бойцов, умения германских наемников, особенно служивших в тяжелой коннице, были общеизвестны. Немцы составляли костяк войск Вильгельма Оранского, боровшегося с испанцами. К 1600 году многие испанцы верили, что голландцы больше зависят от своих германских союзников, а не от англичан. [59] О важности для испанцев Германии: Charles Howard Carter, The secret diplomacy of the Habsburgs, 1598–1625 (New York and London, 1964), p. 58. Сама Испания тоже полагалась на военные ресурсы Священной Римской империи; с конца шестнадцатого до середины семнадцатого столетия за счет этих ресурсов были укомплектованы три четверти «испанской» пехоты, воевавшей во Фландрии. Империя (по крайней мере, ее западные районы) также отличалась немалым богатством, имелись процветающие купеческие сообщества в Кельне, Франкфурте и других городах. Демографический, военный и экономический потенциал Священной Римской империи был настолько велик, что один шведский политик предупреждал в конце Тридцатилетней войны: «если какой-либо потентат обретет абсолютную власть в этой области, все соседние страны будут вынуждены признать свое подчиненное положение». [60] Quoted in Osiander, States system of Europe, p. 79.

Священная Римская империя вдобавок имела принципиальное идеологическое значение – как в Европе, так и за пределами христианского мира. Император, по крайней мере, теоретически, стоял выше всех прочих европейских монархов. Поэтому некоторые наиболее амбициозные европейские государи – например, Карл V, Франциск I и Генрих VIII – открыто рвались к императорскому титулу, а другие, как Генрих II Французский, пытались добиться того же тайком. Даже правители турок, такие как Мехмед и Сулейман Великолепный, претендовали на «римское наследие», доказывая тем самым, кстати, «евроцентричность» ориентации османов. Самым важным было то, что именно император мог мобилизовать ресурсы государства (в согласовании с имперским сеймом). Таким образом, европейским странам следовало или завладеть императорским титулом, или не допустить, чтобы тот достался врагу.

Даже мусульманин Сулейман Великолепный предпринимал упорные попытки присвоить германское имперское наследие. Он постоянно подчеркивал монотеизм ислама, велел изображать себя на портретах с западными символами власти – короной и скипетром, а фоном избирать зрелища наподобие коронации Карла в качестве «римского короля». [61] Gülru Necipoğ lu, ‘Süleyman the Magni cent and the representation of power in the context of Ottoman – Habsburg – Papal rivalry’, The Art Bulletin, 71 (1989), pp. 401–27, especially pp. 411–12. 412 В двадцатых и тридцатых годах шестнадцатого столетия венецианский советник помог Сулейману устроить в Венгрии и в занятых османами районах Австрии пышные публичные праздники в западном стиле, чтобы произвести впечатление на местных жителей. До некоторой степени Сулейман преуспел: прозвищем «Великолепный» его наделили не мусульмане, а европейцы. У султана к тому же имелись немалые основания претендовать на императорский титул. Многие немецкие князья полагали, что «германские свободы» лучше защитят турки, а не Габсбурги. [62] Goffman, Ottoman Empire and Early Modern Europe, pp. 107–8. Важность Центральной Европы и Средиземноморья: Metin Kunt and Christine Woodhead (eds.), Süleyman the Magnificent and his age. The Ottoman Empire in the Early Modern world (London, 1995), pp. 24 and 42–3. 43

Для Габсбургов корона Священной Римской империи была полезным инструментом удержания стремившихся к самостоятельности земель. В конце пятнадцатого и начале шестнадцатого столетия Максимилиан использовал титул для мобилизации Германии против Франции в ходе Итальянских войн. Его преемник Карл V тоже не сомневался в ценности короны Карла Великого. Накануне своего избрания на престол он заметил: «Это огромная и великая честь, затмевающая любые иные титулы в нашем мире». [63] Quoted in Karl Brandi, Kaiser Karl V. Wenden und Schicksal einer Persönlichkeit und eines Weltreiches (Munich, 1959), p. 78. А вот в руках французов корона Священной Римской империи сулила роковой исход, ибо помещала земли Бургундии в опасный «сэндвич» между Францией и Германией. Также императорский титул мог предоставить решающее преимущество в сфере ресурсов и живой силы. «Если мы ими пренебрежем, – заявил канцлер Габсбургов Меркурино Гаттинара, – империю передадут французам, которые не преминут воспользоваться такой удачей; они приложат все силы и испробуют ради этого все средства, и тогда не удастся сохранить ни австро-бургундские земли, полученные в наследство, ни иберийские королевства». [64] Quoted in John M. Headley, ‘Germany, the Empire and Monarchia in the thought and policy of Gattinara’, in Lutz (ed.), Das römisch-deutsche Reich, p. 18. Поэтому в 1519 году, когда проходили выборы императора, Карл потратил огромные средства на подкуп германских князей и добился в конце концов желанного результата. [65] Henry J. Cohn, ‘Did bribes induce the German electors to choose Charles V as emperor in 1519?’, German History, 19, 1 (2001), pp. 1–27.