Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

К концу XVII века процедура почти полностью превратилась в простой устный допрос. В 1688 году Сыскной приказ запретил «повальным обыском… сыскивать», поскольку люди используют эту процедуру для сведения счетов в «соседских ссорах» или дают ложные показания, будучи подкуплены. Два года спустя в памяти Московского судного приказа сыщикам в Переславле-Залесском было велено опрашивать жителей по отдельности, запрещалось присутствие при проведении обыска истца и ответчика и возбранялось опрашивать крестьян из деревень, принадлежавших тяжущимся. Самих поспоривших помещиков следовало отправить в Москву для допроса; к подобной, по-видимому, непрактичной мере между тем регулярно прибегали [338]. В рамках розыскного процесса повальный обыск удалось сделать более контролируемым способом получения свидетельств. Тем не менее эта процедура и получаемые в ходе ее данные регулярно играли важную роль в рассмотренных нами делах; стороны часто запрашивали проведение такого опроса, чтобы вернуть себе доброе имя. На практике это давало неоднозначные результаты.

Судьи обращались к повальному обыску в самых разных случаях. Участие общин и частных лиц могло также принимать различные формы в зависимости от их роли в процессе. Иногда участие было им на пользу. Например, в Калуге в 1660 году все посадские люди подали перечень жалоб на воеводу, а затем в опросе с охотой поучаствовало 244 человека. Тяжущиеся могли сами просить начать обыск, как случилось в 1651 году, когда обвиняемый избежал пытки и потребовал обыск, который оказался в его пользу. В деле 1664 года обвиняемый выдержал тридцать ударов кнутом во время пытки, но когда его повели к огню, чтобы продолжить истязания, он просил, как позволял закон, провести опрос населения, чтобы доказать свою невиновность [339].

В других случаях опросы проводились по инициативе судей. Такие обыски могли быть масштабными. В 1573 году расследовалось убийство во владении могущественной семьи Романовых. Губные целовальники и дьячки отправились в Коломну и уезд, чтобы «обыскати накрепко версты по две, и по три, и по пяти, и по шти, и по десяти, и по пятинатцати, и по дватцати, и по полутретьятцати, и по тритцати на все четыре стороны». Если понимать документ буквально, следовало опросить всех людей до единого, «а не выбором» в этих девяти концентрических кругах, включая архимандритов, игуменов, священников и мирян всех чинов. Те, кто давал показания, обязаны были подписать их сами или попросить об этом своих духовных отцов. Всех, на кого падет оговор, следовало арестовать и отправить в Разбойный приказ. Сопровождение для транспортировки следовало взять с местного населения. С другой стороны, в ряде уездов, особенно пограничных, собрать достаточное количество людей для проведения опроса было трудно [340].

Часто в наказных памятях о проведении повального обыска приводились вопросы, цель которых состояла в том, чтобы проверить сведения, полученные из челобитных и показаний. Один такой документ содержит две печатные страницы одних только вопросов; следователям там указано «обыскным людям говорить накрепко, чтоб в обысках не лгали, сказывали в речах своих правду», а кто солжет, тем «за то… быть в опале и в наказанье, да на них же велят править пени». Хотя Соборное уложение требовало собирать показания индивидуально, протоколы обысков регулярно представляют собой свидетельства нескольких человек вместе, как если бы они отвечали на вопросы коллективно. Участие в опросе принимали все местные жители: женщины и мужчины, русские и татары. Христиане приносили клятву на Евангелии, а иноверцы – «по их вере по шерти», то есть по присяге царю [341].

Часто население сотрудничало с властью, когда были затронуты его интересы. Воевода Кольского полуострова в 1622 году получил сообщение о том, что таможенные целовальники злоупотребляли своей властью в отношении местных жителей и что один человек умер от их побоев. Воевода отрядил стрельцов, чтобы произвести опрос нескольких общин лопарей (саамов), многие из которых подтвердили, что видели избиение, а другие слышали о нем. По результатам опроса московский приказ признал целовальников виновными. В 1651 году олонецкому воеводе подали мировую запись в деле о потасовке, завершившейся смертью одного из участников. Не доверяя мировой, он начал следствие, частью которого стал допрос обвиняемого с применением пытки, опрос по крайней мере 15 свидетелей и обыск местного населения, проживавшего у Онежского озера, в районе, где произошло убийство. Жители одного погоста, его староста и 151 крестьянин, сказали, что видели бой и убийство. Разные люди добавляли различные детали: один предполагал, что имели место предварительные угрозы и враждебность, несколько других слышали, как обвиняемый призывал своих сообщников убить жертву. Часть людей сказала, что ответчик являлся «ведомым вором», который в прошлом нападал на людей и соблазнял женщин. Суд признал ответчика виновным в преднамеренном убийстве [342]. Там, где злоупотребления властей или убийства напрямую затрагивали местное население, оно выбирало действия в соответствии с установленным процессом.