Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Этим нормам в целом следовало и дарение в Москве. Так, разрешенные подарки назывались «поминками» и «почестями» и подносились не только чиновникам, но ими также обменивались клиенты с патронами в знак признания зависимости. Одаривание едой и питьем осуществлялось на три праздника (Рождество, Пасха и Петров день в начале лета) и в день ангела получателя подарка, его жены и других близких родственников. Особое внимание уделялось подаркам женщинам, которые считались потенциальными заступницами. В провинции каждый, кто был связан с управлением, постоянно делал такие стандартные подарки. Монастыри, например, ежегодно тратили значительную сумму на подарки местному воеводе, кабацким и таможенным служащим и другим чиновникам, с которыми они сталкивались по своим судебным и фискальным делам. Они старались подносить гостинцы публично при свидетелях и в церемониальной манере, часто одаривали жен и дочерей представителей власти у них дома, подчеркивая личное уважение, а не покупку влияния. Частные лица также что-нибудь дарили. Жак Маржерет, французский наемник, служивший при дворе несколько лет в начале XVII века, так описывал подобные обычаи: «Также им позволено в продолжение недели после Пасхи принимать вместе с яйцами маленькие подарки, когда они целуются… но они не должны принимать никаких подарков, если подносят в надежде заслужить этим благоволение». При всем этом такие обычаи оказывались немалым бременем для населения: жители одной административной единицы сообщали о 1857 рублях, потраченных ими за год на обеспечение провиантом! [257]

Эффект дарения был взаимным, и это понимали все. Брайан Дэвис обнаружил поразительное дело 1647 года, в котором горожане пограничного города Козлова приветствовали нового воеводу множеством припасов и церемониальных подношений, но он отказался что-либо принять. В ответ жители изгнали воеводу из города, рассудив, что раз он отказался принять их подарки, то с ним не получится вести никаких дел. Действия жителей Козлова акцентируют внимание на том, что дарение создавало особые рабочие отношения между населением и/или частным лицом и чиновником. Дарители ждали от судьи быстрого решения дела, от сборщика налогов – отсрочки в платеже, а от правительственного инспектора – честной работы [258].

Дарение подарков или коррупция – зависело от моральной экономики населения. Из жалоб людей и официальных расследований можно понять, что в Русском государстве переход от подарка к взятке-посулу включал: 1) требование чрезмерного количества припасов или подарков; 2) игнорирование негласных взаимных обязательств; 3) злоупотребление властью, например освобождение заключенных за взятку, применение физического насилия, монополизацию торговли, несправедливые аресты; 4) нарушение равновесия при распределении благ, в частности благоволение одной стороне в ущерб другим [259]. Возникла и еще одна проблема, характерная для империй раннего Нового времени, – подкуп. По всей Европе большое количество фунтов, франков и рублей тратилось на государственные проекты, а потому чиновники, даже высокопоставленные, находили соблазнительным извлечь из этого некоторую выгоду. В России злоупотребления стали большой проблемой особенно после Петра I, который ввел множество общественных работ.

Возможности для государственной коррупции вырастали благодаря самой модели управления, выбранной Москвой. Если бы цари XVI столетия создали хорошо оплачиваемые, профессионально подготовленные и дисциплинированные кадры государственной службы, работавшие за денежное жалованье, многих соблазнов можно было бы избегнуть. Совершенным анахронизмом было бы ожидать появления в Московском государстве бюрократии современного типа по Максу Веберу, равно как и в большинстве европейских стран того времени. Россия тогда не только не располагала ресурсами для транспарентной системы оплаты труда, но и не выработала понятийный аппарат для неличностного управления, формирование которого заняло столетия даже в Европе. Сколь бы ни было «бюрократическим» Московское государство, оно также являлось и крайне персонализированным: все обращения к государству со стороны частных лиц, как и все коммуникации между официальными лицами, производились при помощи специального условного языка самоуничижительных обращений лично к царю с нижайшими просьбами; царь же в ответ «жаловал» адресанта. Как и в раннемодерной Европе, политическая жизнь структурировалась сетями личных связей между клановыми группировками [260]. Язык и практика «кормлений», «почестей/поминков» и царских пожалований, политика патронажа и клиентелы сосуществовали с законодательными и процессуальными категориями. Когда взаимоотношения с чиновниками зависели от дарения подарков, люди ожидали, что чиновники будут благоволить им в толковании закона. Чиновникам приходилось находить баланс в своих социальных связях, чтобы избежать нежелательных эксцессов.