Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Стрельцы использовали разные способы, чтобы узаконить свою жестокость. Пытаясь вовлечь всех прочих людей в происходящее, их лидеры демонстрировали воздетое на копье тело (или его часть) убитого ими чиновника и кричали толпе: «Любо ли?», а толпа отвечала одобрением. Матвеев сообщает, что стрельцы принуждали зрителей «шапками махать и то „любо“ гласно с ними же кричать. Буде же кто… от жалости сердечной умалчивал или вздыхал, люто от них биты». Некоторые исследователи видят в этом параллель с действиями Ивана Грозного, когда в 1570 году тот просил толпу одобрить казнь Висковатого и других. Во время восстания Разина казаки также испрашивали у народа согласия на казнь чиновников. Летопись 1691 года сообщает о том, что толпа подражала их действиям: «На площади же над мертвыми телесы, кто ни прииде, ругашеся и не умилися никто, яко зверие дивни, зле терзающе телеса их перед народом, на копия вонзиша, подымаху овии главу, инии же руце и нозе отсеченные кажуще народу, рекуще сице: „Любо ли?”… и тии страха ради вси рекуще с великим шумом: „Любо!”» [1047]

Стрельцы также устраивали карнавальную пародию на законные процедуры. Например, по Красной площади пронесли тела в карикатурной процессии и, подобно глашатаям во время казней 1653 года (глава 16), по сообщению Медведева, «глупии люди досаду являюще, яко честь творяще, вопияху гласы великими: „Се боярин Артемон Сергеевичь! се боярин Ромодановской! се Долгорукой! се думной едет! дайте дорогу!”» Когда они вывели Ивана Нарышкина из пыточной камеры Константиновой башни, они не воспользовались ее воротами для прохода на Красную площадь, а вышли через ворота Спасской башни, через которые проходили религиозные процессии с участием царя [1048].

Еще одним способом демонстрации «законности» действий стрельцов было их отношение к грабежам. Как и в 1648 году, они клялись друг другу не грабить и наказывали тех, кто нарушал клятву. Во время разграбления дома Кирилла Полуэктовича Нарышкина они, по слухам, обнаружили царские короны и платье, а потом, собрав подобные находки в Кремле, продавали их задешево своим сообщникам в течение нескольких недель [1049]. Таким образом, если грабеж и происходил, то он воспринимался толпой как символическое изгнание, однако стрельцы стремились сохранять дисциплину в своих рядах. Более того, выбрав Красную площадь в качестве места для предъявления и поругания своих жертв, они имитировали официальные казни самозванцев и предателей, таких как Степан Разин.

В большинстве случаев схваченную жертву убивали на месте, однако одну из главных, иностранного доктора фон Гадена, поймали в Немецкой слободе и доставили в Кремль, чтобы продержать под арестом до казни. Затем его и Ивана Нарышкина подвергли суду-фарсу. Нарышкина истязали в течение шести часов в пыточной камере Константиновой башни, где помещался Разбойный приказ, а затем четвертовали на Красной площади, как это делали с обычными преступниками. Как и в случае со Степаном Разиным, голова, руки и ноги были насажены на копья, его голову носили туда-сюда по мосту через реку, а туловище разрезали на куски и многократно поднимали перед толпой. Подобная участь на Красной площади ожидала в тот день и доктора фон Гадена [1050].

Убийства и осквернения тел, совершавшиеся стрельцами в Кремле и на Красной площади, сопровождались постоянным и зловещим боем их полковых барабанов, гулом колокола Набатной башни и даже церковным звоном. Русские летописи сообщают, что это делалось с целью созвать больше стрельцов, но по другим сведениям – для устрашения. Немецкий купец Бутенант сообщал: «Когда приводили кого-то, кто должен был умереть, в Кремле (замке – Schloß) в ознаменование этого били во все барабаны, которые стояли друг подле друга числом более 200, а также звонили в набат, и продолжалось это, пока убитого не вытащат из Кремля и не бросят на базаре, или большом рынке».

В свою очередь, русские свидетели этих событий отмечали о жертвах стрельцов, что «как их рубили… в те поры били в набат у Спаских ворот» [1051]. Медведев обратил внимание на барабанный бой, а Матвеев говорил, что били «не умолкая»: «О, какой тогда лютый страх, ужас и трепет… нанесеся» [1052]. Нет данных о подобном звуковом сопровождении применительно к 1648 году или во время казней 1653 и 1670-х годов. В данном случае стрельцы использовали его, чтобы их действия выглядели законными и получившими всеобщее одобрение, то есть касавшимися всех и каждого.

Еще один любопытный случай манипулирования атрибутами судопроизводства имел место в конце 1682 года, когда солдаты полка Бохина вошли в Кремль, встали перед дворцом и установили плахи с топорами для отрубания головы. Некоторые из них легли, приготовившись к казни. Думный дьяк Федор Шакловитый вышел, чтобы узнать, за какое преступление они несут такое наказание, на что те отвечали, что их оклеветали, обвинив в подготовке к бунту, и они требуют проведения расследования для восстановления своего доброго имени. Их простили и отпустили [1053].