Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Помимо случая 1637 года такое наказание встречается еще несколько раз в XVII веке. Например, в 1676 году женщину, закопанную за убийство мужа, вырыли из земли и отправили в ссылку в подчиненный Кирилло-Белозерскому Воскресенский женский монастырь. Знаменитый идеолог старообрядчества Аввакум сообщает, что его жену вместе с детьми закопали заживо (1670-е); в 1677 году женщину зарыли за убийство мужа, но спустя несколько дней по заступничеству игуменьи и сестер близлежащего монастыря ее освободили и разрешили постричься в нем. В 1682 году двух женщин осудили за серию преступлений: обеих за убийство мужа, а одну – еще и за убийство при побеге из тюрьмы. Их закопали на три дня, а затем помиловали и позволили постричься в Тихвинском монастыре [759].

Несмотря на отмену в 1689 году, погребение женщин заживо в качестве наказания продолжалось: это еще одно свидетельство, что знание законов в стране и в XVIII веке не было повсеместным. Иоганн-Георг Корб передает слова Петра I о том, что за преступление, которое «так велико», подобное крайнее наказание является «заслуженным возмездием». В одном арзамасском деле 1720 года женщину вместе с любовником нашли виновной в преднамеренном убийстве мужа. Ее приговорили к погребению заживо в Арзамасе «в пристойном месте» «при торгу»; ее сообщнику также была определена смерть, но способ ее не указан. В деле нет ни малейших указаний, чтобы судье было известно об указе 1689 года, отменяющем такой способ казни; возможно, он следовал Соборному уложению, нормы которого, в соответствии с указом 1714 года, имели в уголовном праве преимущество перед позднейшими указами. Такое же закапывание было применено в 1730 году в Брянске; там крестьянке удалось продержаться в земле с 21 августа по 22 сентября. Еще в 1752 году в одном приговоре указывали, что, хотя по Уложению 1649 года мужеубийцу нужно закопать в землю, но по силе указов Елизаветы Петровны 1744 и 1745 годов, требующих пересмотра смертных приговоров, «смертной казни чинить ей не подлежит». В этом случае преступница была наказана вечной ссылкой в Сибирь [760].

Наиболее распространенной формой казни в московской Руси историки считают обезглавливание [761]. Его долго применяли при казнях за политические преступления: вспомним смерть И.В. Вельяминова, сына московского тысяцкого, в 1379 году; смерть восставших новгородских посадников в 1471 году; многочисленные примеры в период Опричнины и в XVII веке [762]. С 1660-х годов отсечение головы часто упоминается как наказание за уголовные преступления. Григорий Котошихин, бежавший за границу около 1666 года, например, указывает на повешение и обезглавливание как на два наиболее распространенных вида казни; доктор Сэмюэль Коллинс, служивший при московском дворе в 1660-е годы, отмечает, что «до последних лет повешение не было в употреблении», приписывая это народным суевериям, возбраняющим подобную практику [763]. В 1666 году вышел указ, в котором различие между обезглавливанием и повешением проводится не по социальному статусу, а по совершенным преступлениям: воров и разбойников предписано вешать, а убийцам отрубать голову. Воздействию византийского права можно приписать более частую встречаемость в законах отсечения головы: Новоуказные статьи 1669 года цитируют византийские светские законы, назначая смерть «мечем» за умышленное убийство. Этому примеру следуют и указ 1689 года, и Артикул воинский 1715 года [764].

В Западной Европе отсечение головы служило, как правило, социальному различению. По указанию ван Дюльмена, это считалось более почетной смертью, после которой допускалось христианское погребение; согласно Вегерту, оно вызывало символическую ассоциацию с самопожертвованием и, таким образом, представляло собой искупительный ритуал; Д. Гарланд же отмечает, что оно было связано с воинским наследием дворянства. Российские исследователи Н.Д. Сергеевский и В.А. Рогов утверждают то же самое применительно к Московскому государству, но не приводят в подтверждение надежных источников [765]. Как мы покажем в последующих главах, огромное большинство казненных преступников могли рассчитывать на христианское погребение независимо от вида казни. Что касается связи высокого социального статуса с отсечением головы, то ни в одном русском источнике московского времени не проводится подобного теоретического различения. До 1660-х годов в некоторых случаях мы видим, что отсечение головы связано с уровнем служилых людей по отечеству и выше. В 1648 году, например, одного сына боярского за убийство отца, даже несмотря на то что тот простил его на смертном одре, приговорили к лишению головы; та же казнь постигла другого сына боярского за убийство равного ему [766].