Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Редкие сохранившиеся дела XVI века демонстрируют умеренность в применении телесных наказаний. Интересен случай 1503 года, когда крестьянин был признан виновным в умышленном поджоге. Хотя по Судебнику 1497 года он должен был быть казнен, его приговорили только к выплате штрафа и возмещению убытков [582]. Подобным образом, хотя Судебник 1497 года предусматривал смертную казнь за убийство, а норм варьирования приговора в зависимости от характера умысла еще не существовало, в деле 1525 года о смерти в драке великокняжеские судьи взыскали только возмещение убытков и судебных расходов. В запутанном деле 1547 года, включающем ложное обвинение, бегство холопов и воровство, результатом стало лишь возвращение холопа владельцу и возмещение ущерба, хотя по Судебнику 1497 года за первую кражу следовало подвергать виновного битью кнутом [583]. В главе 7 было показано, что и процессы по убийствам нередко заканчивались иначе, чем предписывал закон.

Судьи следовали его общему смыслу, а не букве. В деле 1503 года о краже («татьбе») сена ответчик признался, что его уже раньше находили виновным в воровстве и били за это кнутом. Тогда судья приговорил его к наказанию «по Судебнику», не уточняя деталей. Если бы была применена мера Судебника 1497 года о второй краже, то этот человек был бы казнен [584]. В одном случае за коррупцию грозили телесным наказанием, при том что Судебник 1550 года предписывал взимать за это штраф: Разбойный приказ предупреждал чиновника, расследовавшего в 1572 году в Коломенском уезде дело о разбое, грабеже и убийстве 22 человек, что если он будет «розбойникам наровити», «обыскивати непрямо», «посулы и поминки имати», то ему «от государя быти в великой опале и в казни». В деле 1623 года телесное наказание было применено для защиты государевой чести, когда оскольский стрелец в разговоре упомянул «государя» без имени, отчества и титула. Такое наказание соответствовало мерам, установленным по Судебнику 1550 года за злоупотребления должностных лиц (битье кнутом «без пощады по торгом» и заключение в тюрьму). И наоборот, за ложный извет в измене служилый иноземец был «бит батоги» со снятой рубашкой («рознастав», «разболокши») «нещадно» и брошен на неделю в тюрьму, хотя вообще-то за ложное обвинение причиталась смертная казнь. Еще большая снисходительность проявлена в деле 1636 года, когда казаки и посадские люди Царева-Борисова, всего 100 человек, жаловались на городского «приказного», что он заставляет их работать на него, избивает и «чинит налоги». Ответ был на удивление мягким: приказному было только велено не угнетать людей [585].

Описанные случаи заставляют заподозрить, что даже когда судьи определяли наказание за убийства и тяжкие преступления, они всякий раз толковали закон по-своему. Так, например, в деле 1613 года крестьянина, неумышленно убившего другого, судья приговорил «казнити торговою казнью, по торгом бити кнутом, а бив кнутом, по государеву указу и по Судебнику отсечи рука». Также ему было велено выплатить компенсацию семье погибшего и судебные пошлины, а также собрать поруки в том, что в дальнейшем он не будет нарушать законы. Неясно, на какую именно норму опирался в данном случае судья, поскольку ни в одном из предшествующих Судебников (1497, 1550, 1589, 1606 годов) за убийство не предписывается членовредительство; возможно, неудивительно, что в конце концов судья отменил отсечение руки, объявив царскую милость («для царского венца и многолетного здоровья») [586].

С такой же гибкостью белозерский воевода вынес в 1620 году свой приговор по делу посадского человека его города, зарезанного крестьянином Кирилло-Белозерского монастыря. Очевидно, еще даже до соответствующего указа 1625 года воевода счел убийство неумышленным и приговорил виновного к битью кнутом на торгу. В указе 1625 года состояние опьянения названо среди возможных оправданий непреднамеренного убийства; вероятно, именно эту норму применили судьи Сибирского приказа, решая дело 1643–1644 годов, в котором холоп сибирского казака убил свою жену. Под пыткой тот признал вину, «а для чего зарезал, того не помнит, потому что был пьян без памяти». Приговор состоял в беспощадном битье кнутом на торгу и заключении в тюрьму «до государева указа». В данном случае норма о компенсации за потерю работника была неприменима, так как убийство совершилось в рамках одного домохозяйства [587]. Напротив, эта клаузула указа 1625 года была применена в деле 1647 года: крестьянин ливенского сына боярского убил двоюродного брата последнего; по решению разрядного судьи И.А. Гавренева убийца в качестве компенсации был отдан брату погибшего с «женою, и з детьми, и са всеми животами», а с прежнего владельца взыскали («доправили») штраф – «пенные деньги» [588].