Борис Филин - Листая старые журналы…

Поэтому затребован был от архимандрита с вышеозначенной инструкции засвидетельствованный список, который и отослан настоятелем во Владимирскую консисторию, согласно ее указу, 26 ноября 1824 г., за №91-м. От 6-го же марта 1825 года, за №609 консистория дала знать архимандриту:

«Святейшего Правительствующего Синода г. обер-прокурор и кавалер князь Петр Сергеевич Мещерский, на отношение его преосвященства Парфения, епископа Владимирского и суздальского и кавалера, коим требовал уведомления, кому доносить по третям года вместо бывшего г-на министра духовных дел и народного просвещения, о старике, начальнике секты скопцов, находящемся во вверенном вам монастыре под строгим присмотром, – таковым же отношением его преосвященство уведомил, что в разрешение сего государь император высочайше повелеть соизволил, чтобы об оном начальнике секты скопцов доставляемы были сведения к нему, обер-прокурору, точно на том же основании, как оные присылались к бывшему министру для представления их его императорскому величеству».

После того опять начались обычным путем и порядком срочные донесения в прежней форме; только в одном из них, именно от 31-го марта 1825 г. за №22, архимандрит писал несколько подробнее, по поводу заметного сильного одряхления старика:

«Арестант, с 26-го марта прошлого 1824 года доселе находился в положении здоровья по старости лет своих слабом и зрения вовсе лишился; обращения его к истине по-видимому удостоверяются усердным его желанием покаяния и причащения святых Христовых тайн, коих он и удостаивается во все четыре поста года, так и верованием его в догматы православные нашей церкви; в разговорах со мною признает себя грешником и благодарит Бога, что последние дни жизни своей довелось ему быть в таком безмолвном для него месте на покаянии».

Приводим здесь довольно замечательный случай во время нахождения арестанта в Суздале. В 1828 году, 26-го августа, архимандрит Парфений получил из С.-Петербурга от сенатора Горголи следующее письмо:

«Ваше преподобие!

В бытность мою у вас и при посещении с вами старца Селиванова осталось у меня в памяти о нуждах его, а потому и прошу покорнейше вас, милостивый государь, когда получите по тяжелой почте подушку, две пары рубашек, одни чулки теплые, и платок на шею, вручить ему оные от имени моего, если то не противно правилам, существующим у вас с заключенными, которые впрочем мне неизвестны, и в таком случае мне возвратить – о получении же оных меня уведомить.

Поручая себя благословению и молитвам вашим, с истинным почтением честь имею быть Вашего преподобия, милостивого государя, покорный слуга Иван Горголи, С.-Петербург, 17 августа 1828».

На самом ли деле сенатору неизвестны были строжайшие правила инструкции для надзора за арестантом, или письмо его было только пробным камнем устойчивости настоятеля против искуса, или же он принадлежал к почитателям сектатора – неизвестно. Ответ же на приведенное письмо от лица архимандрита был такой:

«Ваше превосходительство,

Милостивый государь!

Почтеннейшее письмо вашего превосходительства от 17-го истекшего августа я имел честь получить того же августа 26-го и посылку, прописанную в нем для доставления старцу Селиванову, сего сентября 2-го числа.

При сем вашему превосходительству честь имею донести, что старец Селиванов, под именем неизвестного, прислан по высочайшему повелению во вверенный мне Спасо-Евфимиев монастырь за большим секретом, и данными мне инструкцией и особенным предписаниями строго воспрещено доставлять к нему посылки, какого бы рода они ни были, в деньгах или вещах состоящие; и потому полученных от вас вещей доставить помянутому старцу я никак не мог. А согласно с вашим желанием те полученные мною с почты вещи как то: подушку, две пары рубах, одни чулки теплые и платок белый обратно к вашему превосходительству препровождаю. Касательно же вещей, в коих старец Селиванов имел нужду, оные мною все исправлены в точности.

С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью честь имею пребыть и проч.».

Наконец престарелому, одряхлевшему, слепому узнику Кондратию Селиванову пробил роковой, без сомнения, давно желанный им час воли Божией. 1832 года с 19 на 20 февраля, в 1-мъ часу по полуночи, он, в последний раз удостоившись исповеди и св. причастия, умерь, имея от роду 112 лет, как донес о том подлежащим местам и лицам архимандрит Парфений.

В числе нынешних обитателей Спасо-Евфимиева монастыря живы три старца, помнящие похороны Кондратия. Старцы указывают на восточной стороне Николаевской церкви, что при арестантском отделении, могилу Селиванова; это простая земляная насыпь, но только огромного размера в длину и ширину: памятника нет никакого, тогда как над многими другими арестантскими могилами памятники существуют. Погребение совершал архимандрит. Рассказывали, что на первых порах после похорон наезжали иногородние купцы и в отсутствие архимандрита провожались послушниками к могиле, у которой проводили иногда целые ночи.