Степан Злобин - Салават Юлаев

Емельян перешел черту и отдал себя во власть сказки...

Сами собой зароились вокруг него люди, как пчелы; его одели, окружили охраной, знамена везли впереди него; его встречали с хлебом и солью, ему целовали руку... Кто узнавал в нем прежнего казака-бродягу - и те молчали об этом. Он был тот самый царь, которого ждал народ!

Уж он-то знал все народные нужды! Гарун аль-Рашид{274}, никогда не видавший дворца, рожденный в казачьей землянке, изведавший ратную жизнь, походы, побеги, плети, тюрьму и поденщину, исходивший и изъездивший многие тысячи верст по родной стране, он знал, чего хочет казак, чего хочет чувашин, татарин, русский мужик, запряженный боярским ярмом, чего хочет солдат, купец и чего хотят горожане...

Но, стиснутый тесным кругом яицкого кулачья, желавшего из царя сделать только свое орудие, Емельян не мог развернуться во всю ширь. Когда он пытался делать по-своему, кое-кто из старых знакомцев ему намекал, что помнят его издавна. Старые знакомцы возле него встали стеной, которая отделила его от народа.

Они держали его в плену угрозой разоблачить его самозванство. Сегодня, когда дошло до открытой стычки, он бросил свое самозванство и сам растоптал его перед их глазами, чтобы стать независимым и свободным от них... Он видел - они испугались его разоблачения.

Но сам Пугачев все же понимал, что народ идет не к нему, а к тому, чье имя он принял. Он понимал, что признание в самозванстве отшатнет от него простые и преданные сердца многих тысяч людей, устремившихся на призыв гонимого и отверженного царя, чье имя вызывало в народе надежды на облегчение жизни.

Он знал, что к башкирам, как и в другие края, из Петербурга послано увещание, провозглашающее его обманщиком своего народа. Участник прусских походов, Пугачев знал башкир как отважный и дерзкий народ. Известие, что царица посылает их против него, встревожило Пугачева. Прибытие Салавата в его лагерь было победой, но все ли башкиры за ним?

- Верят, что я точной царь? - спросил он.

Салават торжественно встал со скамьи. Он поднял палец и произнес почтительно, с ударением на каждом слоге:

- Ваше величество, Пётра Федорыч, тощный Пугач-царь!..

В первый миг Пугачев прояснел, но тут же осунулся снова, и борозда легла на его лоб.

- Эх, брат, не то! - сокрушенно качнув головой, пояснил он. - Пугач-то не царь. Пётра - царь!..

Салават со страстной досадой встряхнул его за плечо.

- Ай, царь! Нам твой царский пашпорт не надо. Ты письма писал!.. Салават вынул из шапки смятый и бережно расправленный манифест. - Чего я у Ереминой Курицы говорил, ты все тут писал... Вот твой и пашпорт царский!.. решительно заключил он.

- У Ереминой Курицы?! - удивленно переспросил Пугачев.

Он не узнал Салавата. Столько лиц и имен перед глазами его протекло в последнее время, что он потерял им счет, хотя отличался способностью запоминать людей.

- Хлопушу знаешь? Я с ним был... - напомнил Салават.

- Ты был тогда?! - воскликнул обрадованный Пугачев, и Салават показался ему ближе и больше заслуживающим доверия. - Вишь, так и писали в письме, как ты говорил. Чего народ хочет, того царь дает... Верно, батыр... как бишь звать-то тебя?..

- Салават...

- Ну вот, Салават... Хлопуша-то нынче не дома. Рад был бы... Любит тебя... Ты садись, садись, - дружелюбно захлопотал Пугачев, - сказывай, как там у вас, в башкирцах?..

- Нельзя, судар-государ, казаков пускать в Яицкий городок. Тебя народ ждет. Ваше величество народ звал? Куда теперь сам уйдешь? Нельзя народ бросать... - не отвечая на расспросы, горячо говорил Салават. - Казаки тебя обижают - айда в нашу землю. Последний малайка ружье берет, воевать будет... Старик воевать пойдет... Бабушка воевать будет...

Осмелевший Трушка подошел к Салавату. Любопытно потрогал лук за его плечом.

- Жян, - ласково пояснил ему Салават, - башкирский ружье такой, палкам стрелят... Судар-государ башкирцам другое ружье даст... Нельзя на Яик ходит! - заключил Салават, обратясь опять к Пугачеву. - Айда, едем держать казаков.

Он почувствовал сам, что говорит смело и хорошо. Понял, что теперь уже не в шутку, не по мальчишеской песне про зеленую шапку, а в самом деле становится батыром и вождем.

Пугачев молчал.

Он не мог ничего возразить. Он понимал, что не время бросать осаду, когда через несколько дней в Оренбургской крепости будет стеснение в провианте и голод. Но что мог он сделать?

В наступившем молчании с улицы слышались крики большой толпы. Мелькали факелы, шла возня...

- Слышишь, батыр! - сказал Пугачев. - Теперь не унять, не воротишь... Поднялись все...