Степан Злобин - Салават Юлаев

Горшков и Давилин подняли тело Лысова и понесли к выходу.

Пугачев устало приподнял потускневшие глаза, глубоко вдохнул воздух, словно хотел что-то крикнуть, и вдруг, со вздохом, без слов, тихо махнул рукой.

Салават остался один с Пугачевым.

Потрескивая, мигали длинные коптящие пламешки двух свечей. Пугачев сидел в кресле, тяжело дыша, потупив глаза в дорогую скатерть и положив на стол широкие локти. Желтый огонь тусклым блеском отсвечивал в золотой бумаге, которой были обклеены стены горницы.

Трушка стоял, прижавшись к стене, затаясь, стараясь не дышать. Двойственность отца его раскрылась перед ним со всей полнотой, и, сбитый с толку, напуганный только что происшедшим, он исподлобья рассматривал на стене за спиной отца две одинаковые тени его взлохмаченной головы. Две тени, словно одна - тень головы царя, другая - голова казака Емельяна.

Салават глядел в лицо Пугачева, стараясь прочесть на нем, можно ли верить этому человеку, тайну которого он услыхал случайно, подойдя с Овчинниковым под окно "дворца", но не посмев идти дальше, когда до них донеслись возбужденные голоса из горницы... Можно ли верить этому человеку? И вся только что происшедшая сцена встала перед взором Салавата...

"Смелый он! - оценил Салават. - Ишь, сколько их было - и всех сломил..."

Сочувствие Салавата обратилось сразу на сторону того, кто был окружен целой сворой врагов и не сдался... Овчинников кинулся в избу, когда грянул выстрел, чтобы помешать расправе над самозванцем толпы заговорщиков. Салават шагнул следом за ним с замиранием сердца, но увидал, что Пугачев справился без посторонней помощи, и оттого еще больше почувствовал к нему уважение.

Салават в удивлении глядел на помрачневшего и опустившегося "царя". Юноше Салавату была непонятна усталость после победы, упадок сил, безразличие, которые иногда одолевают зрелого и уже утомленного жизнью человека. В нем самом победа вызывала всегда лишь больший подъем сил, веру в себя, в свою правоту и укрепляла упорство... Для Салавата было непостижимо, чтобы такой герой, смелый, решительный человек, вдруг обессилел, когда уже все враги ему подчинились и целовали его руку, только что покаравшую их вожака.

Трушка вышел из оцепенения. Только теперь ощутив, что опасности больше нет, он вдруг с лязгом вложил в ножны саблю и, приподнявшись на цыпочки, потянулся повесить ее на место. Емельян оглянулся на него и ласково усмехнулся.

- Дай-кось, Трушка, - он потянул руку за саблей. Мальчик подал саблю, и Пугачев сам привесил ее к его кушаку. - Носи, казак. Ты ее в трудный час заслужил своею рукой.

Трушка смутился и просиял. Емельян приветливо посмотрел на улыбающегося Салавата.

- Что ж стоишь-то? Садись, батыр, - сказал он, обратясь к Салавату.

Но, вместо того чтобы сесть, Салават шагнул ближе к царю и страстно сказал:

- Казаки свое добро на возы сложили. Измену творят, государ!

- В Яицкий город хотят идти, - подтвердил Пугачев.

- Держать их надо, - сказал Салават.

- Как удержишь! Их много, а я один, - устало и просто возразил Пугачев. - Не всех пострелять, - слышь, воза заскрипели - идут... Их тыщи... Как их держать одному!.. - с горькой усмешкой добавил "царь".

Салават решительным, быстрым движением придвинул скамью к креслу Пугачева и зашептал.

- Судар-государ, ты один?! - страстно спросил он. - Нынче я к тебе две тысячи человек привел... Айда, идем завтра вместе... Сто тысяч можно башкирцев поднять... Башкирский народ, - с гордостью подчеркнул Салават, наш народ не быват изменщик.

- Ваши пойдут? - спросил с сомнением Пугачев. - Верят они, что я государь точной?

Этот вопрос для него был самым важным. Он решал. Пугачев и сам понимал, что вспышка его против царского имени не имеет почвы. Доверие к "царю-избавителю", справедливому мученику и бродяге-царю, исходившему землю, изведавшему неправды, знавшему все несчастья своих народов, их чаяния и мечты, почет его имени был высок, вера в него была горяча. Прекрасный и поэтический образ его был согрет слезами и вздохами миллионов, и сказка о нем сложилась в сердцах самого народа... Что рядом с ним самозванец Емелька, беглый казак с Зимовейской донской станицы!..

Пугачев хорошо помнил, как сам он вместе с другими твердил тайную сказку о бродяге-царе, разнося ее по земле от литовских окраин до самой Кубани, от Дона до Яика, разглашая ее по тюрьмам, уметам и сборищам голытьбы, шепча в староверческих скитах и повторяя себе самому в утешение в самые горькие дни своей беспокойной жизни...